Три тысячи тридцать семь городов на вересковых полях.
Я слышу, как медленно пьет земля соленый осенний дождь,
Когда ноябрь за моей спиной стоит, как немая дочь,
Я раздаю имена на дно падшим колоколам.

А ты увидишь меня в окне. Потом увидишь в дверях,
Сам же твердил из Писанья мне, в каждой его строке:
«Левой руке не дано узнать все о правой руке»
Но если обе мои руки не ведают, что творят?

И все о чем я мечтал молчать, евангельский скажет лев,
Поскольку камни умеют лгать, им дан молодой язык.
Меняю солнце на медный грош, и правду на две слезы
И мой пеклеванный хлеб в рукаве на твой добровольный плен

У Бога много детей и слов, а больше того – смертей,
Сможет любому насыпать в горсть, от щедроты отдать…
Если увидишь Его – скажи – я отвергаю дар
Я не хочу получить сполна Божьих его затей

Три тысячи тридцать семь городов праздновали закат,
Стреляли в красные лица яблок, лежали ничком в пыли…
Я шел и спал – по горло в любви, одной ногою в аду
И снился мне канатный плясун на алом теле стрелы
Забытой в алом теле плода. В яблоневом саду

Фанданго.

Пятую ночь не забуду кряду:
Ты был моложе и чище брата,
Каторжной солью благословлён…
Странствую по снегу посолонь…

Так подносили к губам бутылку,
Так стороною, ладонью тыльной
Другу клялись, что всю жизнь – в огне,
Равно делили постель и снедь

Обольщены и всегда - другие,
Вечны, обвенчаны. Летаргия
Веки сомкнула. Рука в руке
Из дому. К дому. Незнамо с кем.

Матери маковый запах. Очерк
Бедер, грудей. И отец, как отчим,
Волчий вожатый твердит: Изгой…
Из дому выгнал. Стою нагой.

Мальчики, мячики, полустанки,
Полу безумие, полу старость,
Перстень и пясти поцеловать…
Как на поминках попировать.

Ты уходи. Убегу. Умолкну,
И оглянусь. Повелитель молний,
Колосом лягу к ногам. Постой!
Брызну кузнечиком в травостой.

Плесы, запруды, куртины парка,
Нить перережет слепая Парка,
И до свидания, голубок,
Яма, застолье и Бог с тобой.

Пятая ночь. Не мужал, не вырос.
Я - жеребенок твой аравийский.
Ты золотой не открытый прииск,
Я - кораблей паутинных пристань.
Ты – ненаглядный английский призрак,
Я - некрещеный детеныш рысий…
Сколь не корми, он все в лес глядит...
Спят города на твоей груди.

Август красным быком опустился на землю.
Остывает вода. Осыпается с мазанок мел.
А на ведьминых кухнях стареют купальские зелья,
Красноречье рябин. Тимофеевка, дягель и хмель.

Август - горькая свадьба. Пусть никто не осудит
Ни свистулек, ни лент, ни плетущих галоп лошадей.
Сгинут легкие свары. И на постной посуде
Мы преломим хлебы в завершение дел.

Полуденное время, розы, церкви и шпаги,
И скромняги и шпаки. Скучный Пост и фигляр Коляда,
Так же девы лукавят и куражатся парни,
Как и в нынешнем веке, коль в этом не врет календарь.

Ему двадцать уже. И мамка бранится: "Где носит ?!"
Друг веселых девиц и мечта боязливых черниц,
Развалился на крыше и смотрит, как близкая осень
Примеряет крыла разогретых, как горн, черепиц.

Да не тронут его ни печаль, ни война, ни холера.
Дева снимет колечко, коль вынесет стирку во двор.
И в лохани возясь, вспоминает его на коленях
Пред коленом своим. Холода да минуют его.

Да не вспомнит о нем командир, горлопан, надоеда,
Что лютей людоеда. Да полно, так хочет война.
Скольких губит юнцов. Сам-то жив, хоть в седле еле-еле,
Он уводит их в землю и пепел во все времена.

Да не снится ему человечья бездарная доля
(Столб позорный - не хлеб, и слеза на поминках - не мед),
А не то загорится, заплачет, рванется из дому
На подмогу, чудак. И тогда захлебнется огнем.

Стирка вроде к концу. И двора за холстами не видно,
Воду мыльную вылей. Передник сносился до дыр.
Вечер пыль разметал. Из окошек звон ложек и вилок...
Но, как окрик - закат. И над площадью дым.

Скрипнут петли калитки. Девица зардеется чудно,
Когда он поцелует с оглядкой - не видно ль отца.
Но тревога кружит; грех насущный ее не врачует.
На губах у невесты веснушек осталась пыльца.

Август, дождь-лягушатник, и плющ на ограде краснеет,
А рассвет пахнет снегом, и крепок тюремный замок.
Он ее очень любит и , конечно, обручится с нею ...
Когда Троица будет зимой.

Саратовская гимназистка (retro)

Видел тебя саратовской гимназисткой,
С нотной тетрадкой, с брошкой
На шляпке.
Поволжская немочка...
Выбежала навстречу
И... Показала язык.
"Здравствуйте!". Я приехал
В гости к твоему брату,
И за семейным чаем
Вкользь намекнул мамаше
О невоспитанных дочках,
О позабывших приличья
Барышнях не-столичных.
Скучно в гостях. Обедал.
Ночью бродил над Волгой,
Здоровался с рыбаками,
Беседовал с мужичками.
Был убежден, что козы
Тоже ходят в ночное.
Сдержанно умилялся,
Глядя в окно веранды,
Как огрузневший фатер
С дачником обсуждает
Старый газетный номер.
Брат твой был славный малый,
Числился в либералах,
И под подушкой прятал
Томик статей запретных
Немца. Кажется, Маркса...
Кто без греха, мой ангел?

Ты постоянно рядом
Была, но никак не возле,
Десять шагов и баста.
Мудрое расстоянье.
То в палисаде с книжкой,
То на качелях с кошкой,
В зимнем саду с подружкой
И по грибы с лукошком.
Всюду, куда ни глянешь -
Ленточка или кукла.
Стыдно. Почти невеста,
А на уме - игрушки.

Может, она влюбилась?
А ничего мордашка.
Думал я утром в ванной
Стоя перед фатальным
Выбором (где там Гамлет!)
Сделать косой пробор мне
Или прямой оставить.

Видел в твоих широких
Карих глазах сомненье,
Что-то спросить хотела,
Но не хватало духа,
Чуть подойдешь...И снова
Вдаль, к парникам отпрянешь.

Осатанев от сельской
Патриархальной жизни
Думал тебя похитить
И увезти на дрожках
Крикнуть "Гони, Михалыч",
Нежно укутать в тальму.
Краденую гризетку.

И на вокзале бросить
"Милая, как прискорбно:
Чувства мои увяли
Эт сетера. Прощайте
С Богом. Пишите письма.
Видите ли, в столице
Если до гроба любят,
То умирают завтра.

Ты зарыдаешь тихо
И поклянешься вечно
Старой остаться девой.
Меж поцелуем в щечку
И "по вагонам" будет
Время купить газету.
Чтоб не скучать в дороге.

Я был во-первых старше.
А во-вторых серьезней.
Я разбирался в жизни,
Рыбу ножом не трогал,
Мог отличить не глядя
"Амбр виолет" от "Пармы",
Мог оживить беседу
Парой острот. И ногти
Полировал отменной
От "Золингена" пилкой.
Я говорил свободно
О кватроченто, Бёрдсли,
Модных премьерах, скачках,
И о судьбе России
(Кстати, она распята)
Мог поругать погоду
И похвалить изящно
Столоверченье, Думу
И от Пакена платье.
Это вам не Саратов!
Это берите выше!
Как говорят в народе,
Вот вам! Не вышли рылом-с!

...Что за вопрос ты носишь,
Как леденец в кармашке?
Я знаю все. Решайся.
И подойди поближе,
И на любой вопрос твой
Брошу, вздохнув манерно,
"Дэтка, простите, дэтка,
Как вы провинциальны..."

Мучила две недели.
И, наконец, свершилось,
Шел я под вечер к дому,
Важно курил "гавану".
Вдруг из кустов сирени,
Так хорошо...Порхнула!
Белое платье, ветер.
Руки к груди прижаты.
Панночка, гимназистка.
Выпалила в лицо мне
Стыдный вопрос заветный:
"Правда в Санкт-Петербурге
Все...Дураки такие?"
И я ответил: Правда.
По-офицерски щелкнул
Штатскими каблуками.
Чинный поклон отвесил.
И... Показал язык.
(Архангельское. 2003, лето)

Прогулка

Красная пролеточка, орловский рысачок,
Оба-два в середочке, а третий - ни при чем,
Русая актерочка, суровый кавалер,
В кулаке - пятерочка, под сердцем - револьвер.

Рысью по проселочку, вскач - из сосняка,
Крашеная челочка вьется у виска,
Бубенцы осколками на сбруе бряк да бряк
Оба-два - московские, третий - кое как...

Ливнями кроплены мы с неба, из под ног,
Струями - крепленое, крапленое вино.
Алые, не тайные, четыре колеса,
Милые, янтарные дразнятся голоса.

Были двое - золото, третий задарма
С полотна узорного в домашнем синема
Свиделись, оттаяли, крылья на плечах.
Кончено катание... Боже! В добрый час.

Яхонты, орехи ли, проселок ли, проспект?
Оба-два. Уехали. Третий...Не успел.
(лето 2003г. Архангельское)

Легенда о волках (святочная история)

Трое конных, двое пеших,
Еле видимы с холма.
Пешие несут подарки,
Конные везут Дары,
Двое в колпаках пастушьих,
Трое в шапках колдовских.
В небесах фонарь им держит
В правой ручке Отец.
***

+++

Какой звездой лукавой ведомая рука
Прославит и ославит тебя наверняка?
Иди, смотри, безумствуй, воспламенись, остынь;
Всечасно бред изустный ложится на листы.

Овражной дрожью майской земля напоена.
Как в час ночной ни майся - ты болен, нищ и наг!
Но не стихарь, не латы - огонь оденет плоть.
Вставай! И на прилавок ложится переплет.

И запахи приходят то пороха, то смол,
То шпаги звон, то хоры, то тайное письмо.
Огни и рев арены, колосья и ножи
Как розу непременно в молитвенник вложи.

Ударят барабаны, ударят по рукам -
Твой свет войны и бала, Господень попугай.
Как твой удел непрочен, лик весел, дом далек,
Как рвется сердце в клочья, как облик набелен.

Беги, возок звенящий, промеж светил горя,
О тех, о настоящих безумцах говоря
Капели торопливей, немолчнее ключа...
Пусть ляжет снег в долины, крыло взмахнет с плеча.

Спеши фигляр, потешник. Путь короток и скор.
В снегах, в бегах, в надеждах: возок, возница, конь.
Твой взгляд горяч и дерзок, цыганский блеск серьги...
О том, о неподдельном бессмертии солги.

... И сто раз повторятся и оттепель и небеса,
Как платок отсыревший, как край занавески меж ставен.
Ночь - полночь будут в доме соседском плясать,
А наутро положат огни у подножия статуй.

... А цепочка следов снова кончится возле тюрьмы,
По расступице слезной вовеки не зная возврата.
Будут двери скрипеть, и фонарь будет рваться из тьмы;
С циферблата - часы; из продрогшего гетто - Израиль.

... И мешок для муки будет с каждой зимою худеть,
Будут сплевывать семечки в гроб неотпетый зеваки.
И случится опять столько подлостей и прохиндейств,
И еще кое-что, чему нет и не будет названья.

... Допоздна будет охать за стенкою мать,
В полнолунье поспать не найдется и часа.
Будет топать дозор; и каждый, кто кроток и мал,
Будет простыни мять:"Не ко мне ли стучатся ?"

... Будут женщины черные в белых рубахах вставать;
Будут свертки немые не спать в колыбелях;
И в чернильницах - буквы; и в сумраке нёба - слова.
В знак терпенья бумага становится белой.

... Будет до крови бить кулаком в изголовье резное,
Что сказать не успел, что смолчал и не вынес из ямы.
Будет ненависть в нем - ото лба до изножья,
И еще кое-что, чему нет, слава Богу, названья

Летучий корабль

Пасха

Апрель, когда Мария у ворот
Тюремных мнется. Рябенькой рукою,
Старушечьей, без боли и укора,
Замка немого отпирает рот.
"-Вот принесла... Здесь творог и табак,
В тряпице-соль, и ситник. Половина...
Он честный, он... Скажите, в чем повинен?
Отец был плотник, мальчик мой- рыбак..."
А комендант старухе даст тычка,
Размокнет в луже вдовья передача.
В пустынном небе свистнет птичья взвесь.
Лакей лениво сплюнет с облучка,
Карета дернет. В храм гони! Иначе
Начнут без нас... Ах, да-Христос Воскрес.
***
Вспорхнула Пасха. Обнажив запястье,
Глядит сквозь рану ввысь Апрельский Пастырь.

Бабий яр

Небо отыщет в тебе отражение.
Время страстей твоих. Аве, роженица.

Аве, Мария, матерь всех сущих.
Путь оленёнка из плоти поющей...

Видишь, земля задержала кружение...
Небо припало к коленям роженицы,
Скажут Иосифу: Ты не была...
Время беременно. Ты родила.

Аве, Мария.

Аве, Мария. Безумнее лезвия,
Те, кто поднимутся ночью по лестнице,
Поступь преступна, дыхание редко,
Не за Звездой - за огнём сигаретки.
Цыц,сочинитель! Молчи, не строчи.
Не пастухи, не волхвы. Палачи.

Скольких любила, скольких молила?
Всё здесь нестояще - ты настоящая.
Ныне дитя своё в муке творящая,
Аве, Мария.

Ангел,скажи им: Бедняги, бегите!
Ирод границы закроет с Египтом!"
Так торопись же, Иосиф с повинной,
Тише. Оборвана нить пуповины.

Лают овчарки. Мария, не смей!
К чаше тянуться, в которой смерть...

Простыня на родильном ложе,
Кровь расстрелянной. Пена. Ржа.
Ты колени склонить не можешь,
Лишь пелены к лицу прижал,
Аве, Мария.

Яр без Марии. Мир без Мадонны.
Бездарь, подонок... Боже,б ездомен!
Простыни стынут. Липки ладони.
Прядку состригла на память Далила,

Как её звали? Голда? Мария?
Как её звали? Анна? Мария?
Как её звали? Шпринца? Мария?
Как её звали? Рива? Мария?

Как её звали?!!

Аве, Мария.

Возвращение стрижей

Заклинание весны. (Жерновок)

А ведь добрался до весны, курилка. Небо пасмурное который день - испарина дымная над парком. Афиши на желтой стене. Хорошо. Небо хмурое, как занавес, там готовятся к выступлению, затягивают начало, испытвают терпение публики. Скоро третий звонок. И тогда, Фике, начнется...джаз.

По водам, по снегу,
В ромашках и дроке
Я шел налегке,
Ковыляя едва.

Кафтан полосатый,
В горошек и в клетку;
Я смуглый, как утро,
И бледный, как хлеб.

Менясь деньги,
По мне вздыхали жены;
Я был муллою в Риме,
В Багдаде - кюре.

Вертись, вертись, жерновок.
Сегодня будет мука,
Сегодня хлеб испечем,
И значит солнце взойдет,
И значит выметут двор,
И значит сгинет зима.

Я добр, как секира,
Жесток, как пушинка;
Как все домоседы,
Брожу без угла.

Я краше проказы,
Страшней серафима;
Еще не родился,
Сто лет, как мертвец.

Учу лошадок бегать
И девушек смеяться,
Учу крутиться мельницы
Ии пламя гореть.

Плетись, плетись, полотно,
Венчай основу с утком.
Нашьем рубах женихам,
Нашьем невестам простынь,
Тогда продолжится род,
Тогда поднимется лен.

...Гречиха стань медом, иконою липа,
Невеста - старухой, старуха - младенцем;
Благословен, кто не знал постоянства.

Дремал по дорогам,
Глаз не смыкал в кровати;
Меня вели в темницу
И тут же на трон.

Вверху плясали дети,
Внизу бежали тучи,
Был справа торт со сливками,
А слева - топор.

Я был беспечней кладбища,
Мрачней недели масляной;
Порой я сам не ведал,
Есть я или нет.

Журчи, журчи, молоко,
Сбивайся пеной к краям.
Сегодня масло собьем,
И станет выше трава,
Сильнее будут быки.

Трещи, трещи, огонек,
Беги вьюнком по углям,
Копти кастрюльное дно,
Все -все дороги прогрей,
Чтоб шел живее босой,
Чтоб я покоя не знал...

Ангел мой Суламифь,

январь
Ангел мой Суламифь,
Утомленная лютня долины,
Завершенье земли, где сливается лен и олива,
Утешение меда, свершение смерти и ливня,
Выжму душу, как губку на горькие груди твои.

Обели.

февраль

Ангел мой Суламифь ,
Пробужденье девической плоти,
Хрип оленьего гона и чудо рыбацкого лова,
Запрокинутых рук обнаженное женское слово
Научи выходить из могил материнского лона
Научи меня быть и дышать бесконечно двоим

Уведи

март

Ангел мой Суламифь,
Золотистый, бредущий в стремнине,
Базилик удивленный, боярышник ветром клонимый,
Сотвори на губах полуденное имя: любимый ,
У реки с камышом сочетается белый аир
Уходи.
апрель

Ангел мой Суламифь,
Голосок оскудевшего сада,
Я тобою спасаем и гублен и снова спасаем,
Убегай из оград и узилищ бесстыдной рассадой
Из Варшавы-в Дамаск,из России в Ерошолаим

Покидай

май

Ангел мой Суламифь,
Голубица средь виселиц, взвейся
Ненавистница мне, как не бейся, и все же-невеста,
Помраченного рая бесстрастная в страсти завеса,
Так из персти земной я ладонью девичьей творим

Соверши.
июнь

Ангел мой Суламифь
По холмам проливайся рыданьем,
Ты сама-оправданье, ты агнец за миг до удара,
Ты забытая дочь, ты желаннее всякого дара
Так багров виноградник на таборных склонах гитары

Согреши.
июль

Ангел мой Суламифь,
Я утрачу черты и гордыню,
Я в тебе погребен, я тобою воскрес и родился
Одесную Отца в этом сладком отеческом дыме
В ярость,в радость распят меж зенитом твоим и надиром
Я не жажду чудес, ты сама-совершенное диво
Назови.

август

Ангел мой Суламифь
Я тобой не возлюблен, но отперт
В теле Бога стыжусь, как стыдится возлюбленной отрок.
Как подруги боясь, заблудился меж бойнями овен.
Никогда не с тобой, но в одном из заснеженных окон
Появись.

сентябрь
Ангел мой Суламифь,
Ангел ты, потому что не ангел
В небесах плодотворных бегущего облака арка
На апрельской гряде улыбается раненый Авель,
Не дыра от гвоздя, но в ладони расцветшее " амен".

Пощади.

октябрь

Ангел мой Суламифь,
В этом действе я ведал: не здесь ты,
А в утробе ветров, в горловине иных равноденствий,
В бабьем вопле родин, в сенокосе лукавого девства,
Я твержу: не умри, ты безжалостно просишь: надейся

Разреши.

ноябрь
Ангел мой Суламифь,
День седьмой был безумен и ясен,
Баловалась звезда на соломе рождественских ясель,
И Создатель, смеясь, закричал, по-младенчески:"Я есмь!"
Нет, Господь не бесстрасен, и праздник - не время бояться!

Попроси.

декабрь
Ангел мой Суламифь,
Медь звучащая приторных истин
На твоем языке, но на шее - живое монисто,
Я носил это тело навырост, но сброшены листья,
Виноградник в цвету. И остались голодными лисы.

Воскреси.

Два разрозненных неизвестно откуда

Ленивая цыганочка.
(предположительно романс Най-Турса из "Белой гвардии".
Даже аккорды зачем-то торчат. Ну и пусть себе.)

Пустырями ли церквами Am Em
Целиком ли пополам, A Dm
Баловали – царевали, Em F
А наутро по домам. Dm Em

Во чужом пиру похмелье CG Am ( 1.5t)Em
Душно чижику в горсти C Gm
Нынче справим новоселье Em F
Завтра - господи прости F Em Am

Гай–да–лели-лей A Dm
Гай да–лели–лей
Катит яблочко да по блюдечку Em Am
В людях нет людей
В людях нет людей
Ни пол–людечка…

Полыньи, полозья, плети
Где друзья, а где рубли
Не имей ни тех, ни этих.
Не убили – помогли.

Гостевали, ели, били
Угощали зазывал,
Что сегодня позабыли
Век придется забывать

Гай–да–лели-лей
Гай-да–лели–лей,
От добра добра не получится
В людях нет людей
В людях нет людей:
Подпоручики, подпоручики

Наледи да нелюдимы,
Ломит молодость поддых
Паладины, Аладдины
Враз не стало молодых…

Подворотни, переулки…
В оба глядя, били в лет,
Утром вышли на прогулку
Днем попали в переплет

Гай–да–лели-лей
Гай-да–лели–лей
Скатерть белая, биты чарочки
В людях нет людей
В людях нет людей
Чрезвычайники, чрезвычайницы

Гай–да–лели-лей
Гай-да–лели-лей
Вот архангелы не спеша трубят
В людях нет людей
В людях нет людей
Кроме разве что…
Тебя…

Вербное воскресение. 1916.
(считалочка)

Что я видел, что я делал…
Было алым, стало белым…
Мает, воет тамбовский волк,
Подпевает тобольский вор.

В одиночке… Завтра ночью
Нечет, чет. Хозяин, почта!
По снегам в раскат… В санях…
Пьяной девочкой - весна…

Нет ключа, ума палата…
До полуночи – крылаты
В полночь–гостья. Тяп-тяпком,
Под белешеньким платком.

Вход Господень. Утро Ваий…
Никого не убивали.
На осляти едет Бог.
А за ним с палитрой–Босх.

На плече его–голубица,
С пистолетом чужим–убийца.
Челюсть нижняя–скок-поскок…
Ах, красавай! Пали! В висок!

Что глядишь, то Христом, то чертом,
Нет, не кровь, а костяшки счетов…
Раскатились, ах! Посолонь…
Полюби меня, Соломон…

А в аду рождаются дети
Как печатают медные деньги
А в колоде пасьянсных карт
Замолчал календарный март.

Кур в ощип… Ищи свищи…
Ныне… отпущаеши.

Жанна д'Арк

- Что с ярмарки, дочка, тебе привезти?
(Вьюнок распустился в саду на беду.)
- Купи башмаки, чтоб не жали в пути,
А нет, так и в старых, и в старых уйду

- А что тебе, дочка, на рынке сменять?
(На пасеках мед, кто июлю не люб?)
- Сменяй у солдат вороного коня,
А нет, так из глины, из глины слеплю.

- Что ты не закажешь, исполнит кузнец.
(А клены краснеют, и ждет браги жбан.)
- Пусть выкует он кандалы и венец,
А нет, так сплету из дождя, из дождя.

- А что у знахарки лесной попросить?
(Висит на ветвях туром сброшенный рог.)
- Пусть смелость умножит трава-девясил,
А нет, так зарою свой страх под порог.

- А что тебе в городе, дочка, купить?
(Снежинку поймала паучая нить.)
- Две барских любви, три десятка обид,
А нет, обойдусь, обойдусь и без них.

- А что тебе, дочка, достать из ларя?
(И воет пурга, дом засыпан на треть.)
- Достань и сожги подвенечный наряд,
А нет, пусть достанется младшей сестре.

- А в доме кого ты прикажешь принять?
(И ветрено ночью, и с крыш потекло.)
- Прими тех, кто любит, кто любит меня,
А нет, так обнимемся - вот и тепло.

Руанская ярмарка в лентах в дали...
Вороны на шпилях черны и кривы.
Всем, что я просила, друзей одели,
Бог знает, когда еще буду в живых.

***

Плакал ангел, падал ангел от престола Божья.
День пригож - как назло - августа мускат.
Ты утешься - назад поглядеть не можно,
Только вверх - там твои братья-облака.

Из равелинов, из залов судебных
Еще пустых убирается ночь
В землю, в корней переплетшихся дебри,
Чтобы проснуться на лозах вином.

Ангел спал, тяжко спал на сенной телеге,
Ноги зябко поджав, свесив рукава;
Те, что ехали за ним, знали: вот налево
Мы свернем, там тебе - страж, стол и кровать.

Господи - сила лучинок и молний,
Немы молитвы рабыни земной.
Дай путь до самого Синего моря -
Синее море - вдвойне солоно.

Ангела кружит
Свадьба волчья,
Желтые кресты,
Покаянные…
А в садах пустых
Мерзнут яблоки.
Дай овчинки клок,
Богородица!

Дай нам прожить честно, хвально и долго,
Как новорожденный хлеб, плоть вина
Дай нам услышать, что колокол молвит,
Прежде, чем тронет веревку звонарь.

Корона и скворец

Мне гадал кузнец хромой: Послушай, дочка,
Некрасива ты, но дело не в лице.
Принц к тебе сватов не вышлет. Это точно.
Только помни о короне и скворце.»

Я обшарила упрямо все кладовки,
Расспросила и работников и бар.
Ни один скворец у них не ел с ладони
И корона им не холодила лба.

Сам король мне доверял свою корону,
Нет и в Индии роскошнее венца
Но во всем дворце ни в клетке, ни в коробке,
Нету даже завалящего скворца.

Парой ходят плут и петля, дед и репка,
Шило с дратвою и пьяница с винцом,
Но скорее встретишь пятничную среду,
Чем увидишь коронованных скворцов.

Ежевикою и мхом подшита юбка,
Спят в земле и короли и кузнецы,
Я жива, покуда песенки поются
И не встретились короны и скворцы.

Орлеан

Здесь ветви мокрые в кромешной темноте
Переплелись, сошлись подобьем душ и тел.
И конь к огню идет, и к хлебу - воин,
А я - ко всем подряд.
И навзничь город лег, открытый всем дверям.

Крапивным семенем ославили тебя,
Кто скаредный и злой - не вспомнит о тебе.
Орлеан! Бог с тобой! Бог с тобой, Орлеан!
Мы опять постигаем науку терпеть.

И кто из подлецов не посчитал за честь
Отведать слез твоих и тертых калачей.
Орлеан! Бог с тобой! Бог с тобой, Орлеан!
Повар скудных котлов, нищеты казначей.

Здесь пахнет вереском. полынью и костром,
И небо низкое перед грозой пестро.
Мечом и палицей давно бахвалятся,
Святой и пьяница.
Век на сносях.
Чем больше шутит черт,
тем веселее Бог на небесах!

И кто из циркачей не посчитал за честь
Сплясать на всех мостах под звон твоих ключей.
Орлеан! Золотой, золотой Орлеан!
Ты - как перстень Господень и больше ничей.

...Тайный брат моих долгих тюремных ночей.

Где Жанна?

За пазуху-голубку, как ведётся,
Покой настороженней, чем тpевога
Суха листва, по ней не подкpадётся
Hикто бесшумно, кpоме, разве, Бога

Как карлик камни путает с горами,
Так сердце увеличивает горе,
Воспламенясь от пустяка, сгорает.
В покое.

И крестик кипарисовый случайно
Пpомежь ключиц не врежется стрелою
Дом - в небесах, а серебро - в залоге,
В доpоге - бpат и под кpыльцом - овчаpка

А вот: пацан, играющий ножами,
Меж пальцами быстрей гуляет финка
Он обернулся и спросил: Где Жанна?
Ловите!

Уже налился виноград шампанью,
Венком связали сноп - чудесна жатва,
По ягоды девчонок кличут парни,
Где Жанна?

Жонглируй веком, всех спасай без счёта,
"Всё хорошо" - концам дурным пожалуй
Неумолима истина. А, к чёрту!
Где Жанна?

Кресты поднимут в небо, грянут "Аве"
И треснут лица, кости обнажая
И хлеб на срезе обнажится алым
Где Жанна?

А наше время повод ли для крика?
Истлела в пыль рука...На ней лежала...
Бродяга - в яме, а сановник - в крипте...
Где Жанна?

Отыскивай в проулочке на ощупь
Похмельный путь от дома до кружала
Где кесарь, где епископ, где доносчик?
Где Жанна?

Эй, Сэн - Мишель! Как служба, красноносый?
Другую кралю обдуришь, не жалко.
Вещать с небес - не велика заноза...
Где Жанна?

Поджарь Европу на Руанском масле,
Меняй ландшафты, образы и жанры
Служи, монах, своей трефовой масти,
Где Жанна?

За пазухой голубка? Как же, как же!
Сукровицей под рёбра плюнет жаба.
Вон - рожа пузырём, кому здесь скажешь:
Где Жанна?

Когда весь город в храмы вносит вербу,
Двумя руками грешный рот зажавши.
Щекою - о косяк соборной двери
Где Жанна?

Клюй, петушок французский, прах, как просо,
Покуда повара не набежали.
Молись, дурак. И у тебя не спросят:
Где Жанна...

Оптимистическая песенка о глупом голубе

Это небо. В небе голубь,
Это стол. На нём дитя.
И ещё двенадцать голых,
Как и он слепых котят.

Это папа-плут и шкода,
Мама, трезвая пока.
Имя. Ясли. Корь и школа.
В ранце крошки от сырка.

Это-Сила через Радость,
За отметки смертный бой.
И на рухляди в сарае,
С бантом-первая любовь.

Это-грозное начало,
Вой соседей за стеной.
Это-первый шаг печатный.
Первый прописной донос.

Это сданные зачёты,
Аттестат,свободный спорт.
Косо смазанная чёлка.
И ночных погромов пот.

Это вальс с кузиной Люси.
Время вихрей штормовых.
Папу свёл в могилу люэс,
Маму в печку штурмовик.

Дистрофия,вышки,ямы.
Сборы."Годен!" И о нас,
Глядя из окна,как мама,
Плачет юная война.

Это-штык,а это-туша.
Это бойня двух вралей.
И в обнимочку с Катюшей
Рвётся в крик Лили Марлен.

Это жатва, это старость,
Это деньги под замком,
Домино и рак простаты
И медаль под языком.

Это свежие порядки,
Это форум и сенат
Это речи и парады
И "славянская весна".

И опять – жиды и гоим,
И «спасай оте-че-ство!»
Стол. Дитя. И только голубь
Жил, не зная ничего

Был он глупым, этот голубь,
Птица – больше ничего.

Оборотень

... - Из деревни окаянной
Волк, меня уволоки,
Здесь на месте яблок зреют
Топоры да кулаки.

Из мясной разверстой пасти
Жаром пышущим обдай
Здесь дома кривы и серы,
Здесь и ладан пахнет серой,
Люди - что железная руда.

Волк, я знаю: ты приходишь
Каждый Духов День в село,
И крадёшь детей и любишь
Звон надгробный и псалом.

Я тебе во всём подобен,
Травят дети чужака,
Я познал и нож калёный,
Зелье чёрного паслёна,
Долю бедняка и батрака.

Волк, я их любить не в силах,
Бью челом, я - твой слуга..."
Спину гну, чтоб незаметно
Нож достать из сапога.

Поутру вернусь, шатаясь,
Созову на площадь люд.
Всё в крови звериной, бурой,
Брошу им под ноги шкуру-
Плату за терпенье и приют.

Осень. Нерадивый ученик
Тоже из старых залежей. Когда писал, к чему, с чего, не помню. Глуп я был и мал.

..Всё настежь. И, как нагота,
Смущает разница меж цветом
Листвы и крыш за стеклами
И вживе. Голос уличный
Врывается, раздробленный на сотни,
В дворцовый кабинет. И говорит,
Что нить одна соединяет грозди
Хохочущего розового лука,
Кайенских перцев языки сухие.

Еще вчера переселенец робкий,
Сегодня горожанин моложавый
Повывесил припасы за окно,
И осень, как невесту, внес в таверну.
Там - улица! Мир дюжий и не книжный -
Пар прачечных, колбасной варки чад,
Там - облака такой безумной выси
И лености, что не вмещают рамы
Опарных переменчивых телес.

Учитель злится. Ученик рассеян.
И кабинетных бюстов лица томны,
Как у страдающих желудком старых дев.
Старик диктует. Статный молодец
С ногами лезет в кресло.
Ему плевать - урок или забава.
Воланы давят. Башмаки узки.
И стадо предков плачет в родословном
Ветвистом древе, видя, что юнец
Перо отбросив, комкает бумаги;
Всецело занят взгляд резной доскою
Стола. На ней кентавров ловят девы,
Или кентавры дев. Вот это зад!

Наставник же диктует монотонно:

"- ...Правитель должен быть жесток и ловок:
В обличье льва отпугивать волков,
Представясь лисом, обходить капканы...
Маккиавелли знал, что пишет, мальчик.
Ты должен подражать былым царям
Кассирам венценосным и капризным,
Строителям дворцов и мавзолеев,
Мужьям Иродиад и Мессалин,
Заплечникам восточным и арийским,
Душителям наложниц и отцов,
Кровавым всадникам. И к запаху зверинца
И гроба, то есть власти, привыкать
Что скажешь ты о царстве Урарту?"

"- А ничего. Бежать! На свет, на волю,
Раздвинуть островерхие дома,
По желобам рассыпаться горохом,
На деревянных лестницах плясать,
Глазеть на фейерверки, лилипутов,
На похороны, крестный ход и драки!
Подначивать бойцовых петухов,
Глотать супов расплавленное сало,
Выуживая жилы и труху,
В котел упавшие. И пуделя таскать
Ученого по дворикам еврейским,
Где женщины черны и дети молчаливы.
И розу перезревшую украсть
Из парика злодея записного
(Ведя допрос, он грезит садоводством)
И с ней в зубах к его жене явиться,
Как бес из табакерки - так хочу!

Познать ремесла все и суеверья,
Наполнить хохотом все рощи городские,
Носить зеленые дички девчонкам бедным.
И прятать под рядном фамильный крестик.

Ждать солнца на крылах соборных башен,
На высоте Христовых парусов.
Качающие крест шестипудовый
Тугие ветры чувствовать ступнями.
Быть сумасбродом гибким и безусым,
Приятелем монашек и цыган.
Ловить войну на мясо, словно рака.

Увидеть, мэтр, как за плечом моим
Быкам подобно, факелам, деревьям,
Встают ряды обветренных людей
С двухвостым знаменем и с табачком в ноздрях
В доспехах кожаных с ножами и надеждой.
Их царь - декабрь свинцовый и хромой,
Великий государь веселой смуты,
Пожаров алых, бесноватой черни.

Но, сторонясь повстанцев и тиранов,
Умру смеясь - пусть сердце разорвется
От полнокровья, счастья и любви
И выплеснется, яростное, вон
Сквозь рваный ворот княжеской рубахи,
Сто лет не ведавшей крахмала и заплат.
Пусть руки площадь зимнюю сожмут,
И потекут снега, как молоко
Из материнской титьки. Бог сподобит -
Из жизни вырву хрусткий сочный кус.
И хватит всем.
А в царстве Урарту
Пускай мой брат дерет с купцов налоги.
Я знаю, мэтр, давно в столовой ждет,
И пудру с парика на скатерть сыплет,
Торопит маятник. ..
Едва с урока выйду,
Раздернет занавесь классический убийца
В плаще крылатом с ядовитой шпажкой -
Кольнет в печенку нежно, и адье.
И ученик иной вас будет слушать,
Как девочка прилежная. Экзамен
Блестяще сдаст. И будет коронован.
И будет править десять тысяч лет.
Я жить хочу,учитель.Но виновен,
Что был рождён не в травах-во дворце."

Теперь молчат учитель и школяр,
Молчат, обнявшись горько, как родные.
И золотая голова приникла
Всей великанской тяжестью к груди
Бесстрастной, старческой. Объятие смешало -
Безумный порох с влагой земляною,
И докторскую мантию с камзолом
Павлиньим, ярким, дьявольски безвкусным;
И удаль пухлогубую с терпеньем.

Горят тома, таблицы, карты, свитки,
Земная сфера, ткани, чучела,
Часы с пастушками, лимон початый,
Нож, кувшин носатый. Прыщет вся земля
Огнем вечерним, ветреным, пунцовым.

А осень - большерукая торгашка
Трясет над городом гасконской юбкой,
Благословленье Божье добрым людям."

В день дворцового переворота дети на улицах пели:

Божья коровка,
Полети на небо,
Принеси нам хлеба,

Черного и белого,
Только не горелого,

И к обеду годного,
Что едят угодники,

Утирают губы,
Поднимают трубы -

Тебя, Бога, хвалят,
Нам подарки дарят:

Бублики и пышки,
Крендельки, коврижки,

Пирожок печеный
И калач крученый,

Струдель наилучший -
Падают из тучи
Осенью, представьте!
Кому не досталось -

Выйди вон!
Лазарь...."

"Шире шаг, сын."

Вам случалось,прежде чем спать,
Проглотить на ужин пять шпаг?
Поутру поднялись: день сер,
Натощак глотайте десять.

Поучала меня мать: "Вот!
Что ты тянешь всякий вздор в рот?!
Дед косматый к шалунам строг,
Заберёт и уведёт прочь."

И сбылась страшилка день в день,
Прихромал на хуторок дед.
А у матери нас шесть ртов,
Так ушёл я с дедом в день тот.

Он придира, он кашлюн, сыч.
И бреди за ним во мглу,хнычь...
Не посмотрит,что прозяб в синь-
Только слышно: "Шире шаг,сын."

Вот стучит клюкой в большак дед,
Я несу двенадцать шпаг вслед,
"-Ты же штатский, ты же шпак, дед!"
Он в ответ:"Молчи!" Дурак-де.

Мы приходим в городок с ним,
Туч содвинулся рядок в нимб,
У трактира,иль ещё где
Стелет в дырах свой плащок дед.

У него костюм чудён-в ромб,
В пятнах старческих ладонь.Врёт
Дед, что мы среди шутов-знать,
Верит люд. Откуда им знать...

Мы сидим,ещё чего-встать!
Погружаем в пищевод сталь.
А зеваки как вздохнут враз
И паук перестаёт прясть.

Я молчу-совсем свело рот,
Мне б не шпагу-а пяток шпрот,
Я сглотнул бы их, алле-гам!
И достал одних костей-грамм.

А однажды нас смотрел взвод,
Ржали хором: Что творит,сброд!
Дед, война идёт шестой год,
Переводишь арсенал, скот!"

Тут собрал своё добро дед,
И ладонь свою в мою вдел,
Мы ушли без ничего вдаль.
Даже денег он не взял.Жаль...

Он железку пожевал-сыт,
Я ж лицом желтею,что сыр,
"-Что ж побрезговал деньгой,псих!"
Он мне в лоб:"Не ешь войну, сын."

Не люблю я деда,как хошь...
А дороги замело сплошь,
Крест торчит из ничего-грех.
Дед меня у Божьих ног грел.

А наутро он сидит нем,
Я зарыл его, как мог, в снег.
По канавам от простуд сип,
Связкой шпаг по брылям бил псин.

И пришёл я в городок в срок,
И костюм его одел, в ромб.
Прихватил внутри рукав.Но
Успокоюсь и реву вновь.

А слезу глотать больней шпаг.
Подо мной молчит в снегах шлях,
Бог! Не впору я одет, сир...
Бог ответил:"Шире шаг,сын."

Четыре песни скверных времен
Не помню зачем и когда, писано на музыку, ни в склад, ни в лад, поцелуй корову...в лоб.

Весна. (новобранец)

Зря ль вопил кликуша с валуна
Перед храмом? Началась война.
В доме свет. Как в бане суетня;
Из-за кого? Из-за меня!

Рекам черным тесно подо льдом.
Мне досталась лучшая из доль.
А меня поил вербовщик до пьяна.
Воет мать. И что взялась она?

Последний снег... А из саней
Енерал глядит на солнышко.
Да что ж вы плачете по мне,
С того ручьи в лесу не солятся!

Что стоят печальней полночи?
Я вернусь в деньгах и в почестях,
Ведь в петлице ветка вербная -
От картечи средство верное.

Мне вон дали шляпу с перышком,
Саблю, сапоги со шпорами.
А кум кричит, что всех нас предали.
Так он, известно, - личность вредная.

На площади собрался полк,
Мы на коленях хором в слякоти.
Да что ж глаза отводит поп,
Как будто едем не за славою!

Вернусь, ты чаркой встреть меня.
Дробят подковы воду талую.
Приподнимусь на стременах -
Чем не картинка про баталии!

...Их сорок душ в апрельском мареве...
Ложатся в снег босые матери.

Лето (Лазарет)

Облаков хоровод,
Сладок пасечный мед,
Зной, кузнечики, тени деревьев...
Неба спелая синь...
Трупный смрад из трясин,
И кипрей над сожженной деревней,

Он не ждал - рубанул,
И по матке ругнул,
Вижу - неба сорвался покров,
Значит, это конец.
Разошлось по спине
Что-то жаркое. Стало быть - кровь.

Плещет темная дурь,
Наяву и в бреду,
От Саксонии до Назарета,
От утра до утра,
Запах пота и трав,
Душ, стоящих в дверях лазарета.

Торф горит по лесам,
В стойлах - ящур и сап,
Каждый колокол и голубицу
Слышу в этом аду,
Сохраняя из дум
Только три - встать, завыть и забыться.

Дальний залп и пожар,
Кто здесь Ганс, а кто Жан?
Все едины в запекшейся корке.
Лежа в черном углу
Все твержу:Я люблю...
Я люблю." - вот и все отговорки.

Пять недель в никуда.
Падал. Что ж - ни черта.
Выжил. Поднялся.Вроде бы - зрячий.
Кончен мир. В рекрута
Волокут. Не беда.
Может, осенью будет иначе?

Осень (Дезертир)

В ярах туманных скроются
Несчастные края.
Со мной Святая Троица:
Сентябрь, Октябрь, Ноябрь.

Сколько миль до Вавилона?
А-эй да раз-два, парень, не грусти!
Спит вода в следах воловьих,
В ней губам горячим не остыть.

Страх, война, чума и голод.
А-эй да раз-два, парень, поспешай!
В кабаках солдатский говор,
Страшен грабежом ночной большак.

Разоренные поместья.
А-эй да раз-два, парень, первым бей!
По дорогам глину месит
Сволочь беглая, подобная тебе.

Падаль мутит водопои.
А-эй да раз-два, парень, гром-труба!
Стон над мертвым бранным полем,
Я теперь свободней мертвых и собак.

Тяжелы от яблок ветви.
А-эй да раз-два, парень, хоть куда!
Не скоту, не человеку -
Песни скверных лет земле отдам.

Зима (конец)

Оттепель хмарная. Холодно. Чисто.
Ног отмороженных пальцы чернеют.
Время навыворот - к телу овчинка
Бледным руном пеклеванного снега.

Обледеневший колодезный ворот;
Город, ворочаясь в святочном воске,
В печи глядит. А я угнан в неволю
Грязной повязки, обугленной кости.

С торговым обозом иль пешедралом,
Уйду спозаранку, безглазый и мертвый,
И не воротят упрямца обратно
Головы песьи, имперские метлы.

Избы, церковки, леса кружевные,
Зима слепоте не представит отчета.
Я не помог им, живущим в унынии.
Плачь, Богородица, рыжая челка.

Нынче собак не спускают на вора,
Нынче в мерзавцев оружье не целят.
Пусть хоть вот так - но кончаются войны,
Пусть хоть за эту проклятую цену!

Только б не сдохнуть. Дождаться бы лета.
Там в батраки, в битюги напроситься
К Тридцатилетней войне и Столетней,
К Польше, Германии, Жмуди , России.

Скверное время - лишь повод к бессилью.
Узел за ухом. Эй, кто там?... Повешен...
Казни... Распутица... Перебесились.
Жалит увечного вьюжная вечность.

Полночь. Метет. Христианин, впусти!
Хочется спать. Где взять силы идти?...

Венок сонетов
Старье.

I. Питер Брейгель, прозванный Адским

Растерзан псами ворон на снегу,
Так дремлем мы не вместе и не крепко,
В парчовой спальне ты, а я в стогу,
Ты – богослов, я – пьяный малолетка.

О сколько их всего на Семь грехов,
Как четок на монашеском запястье,
Моих разменных уличных стихов,
Водитель агнцев, я твой волчий пастырь.

Крестьянских свадеб ржа и кутерьма,
Охотники. Гостиница. Тюрьма.
Фламандские пространства нам открыты.

Растерзан ворон. Ты вдали. Зима.
Так подтверди, что я сошел с ума.
Свидетель мой, кровавый и двукрылый .

II. Дюрер.

Свидетель мой, кровавый и двукрылый,
Граверный контур. Колокольный бой.
Тайком от неба, лабиринтом критским
Моя душа крадется за тобой.

Так Богоматерь следует в Египет,
Так всадники крылатые ревут,
Стремлюсь к тебе. Неудержимо гибну
Расту. Сгораю. Падаю. Живу.

Ударил ястреб. Я тебя целую,
Как кошельки срезают на бегу.
И заживо забвенье торжествует,

Правителя поглотит и слугу…
О вечности и власти повествую
В полдневный час, не размыкая губ.

III. Сандро Боттичелли.

В полдневный час, не размыкая губ,
У ног твоих в пустырнике и мяте,
Потерян. И затих пчелиный гул,
С небес глазурных льются благодати.

Развеет прядь великая река,
Как там на дне медлительно–зеленом?
Не спится. Соучастник мой–закат,
Моя ладонь – печать тебе на лоно.

Утопленник. Ленивый имярек,
Твоя слеза на скулах Гавриила,
Мой пропуск в бездну, лживый амулет,

У свай прибрежных найденный скелет,
Влекомый в никуда разливом рек,
О крыльях крикну на краю могилы.

IV. Леонардо да Винчи.

О крыльях крикну на краю могилы,
И откажусь от шага и взлечу.
В любви, в утробе и в гробу нагими
Мы предстаем судье и палачу.

О власти, черви, вздумали мечтать,
Престолы рушить, укрощать народы?
Ах, мастер Леонардо, ни черта,
Не видим, выйдя из земной утробы.

Один, как крест, остался. Словно йод,
Душа источит сумрачное тело,
Ты, как Орфей спускаешься за тенью,

Но за спиной, твой брат не обретенный,
Стою нагой. Дворянская утеха –
Ночной лютнист, смеющийся внаем.

V. Караваджо.

Ночной лютнист, смеющийся внаем,
Мишень для сладострастья и навета,
Я - у обочин сорное былье,
Гадают обо мне искусствоведы.

Вор? Мужеложец? Ябедник? Колдун?
Кудрей, не знавших ножниц, багряница.
Я високосный день в твоем году,
Я – караванов пряных вереница.

Тебе не нужный. На руку не чистый,
Я притча в языцех небылиц,
Потерянная мальчиком в пыли

Монетка. Государство вне земли.
«Бежим со мной! Заждались нас вдали!»
Шепну тебе, проказник и зачинщик.

VI. Уайльд.

Шепну тебе, проказник и зачинщик,
О том, что спит отец. Клеветы – вздор.
Вот ключ от спальни. Обрученье чисто…
И приговор не помнит прокурор.

Освистан ты. Зеленая гвоздика
Кричит в петлице. Час рассветный сер.
Возьми меня еще не подсудимый,
Любимых, помнишь, убивают все.

Свершилось. Приговор тебе зачитан,
В концертном фраке каторжник. Смешно.
Трясет присяжный сальною мошной,

Газетчик крошит сплетникам пшено,
Тебе кричу, сквозь шабаш площадной:
- Мне кажется, Лилит была мальчишкой!

VII. Бердсли.

Мне кажется, Лилит была мальчишкой.
Запретнейших объятий черный грог
Он пил. Заметил Бог многоочитый,
И вырвал в кровь Адамово ребро.

Он изгнан был от чрева или древа,
Без яблока познал добро и зло,
Лилит в притоне опийном. А Ева
Фату невесты ладит на чело.

Картавый плут, изломанный гиньоль,
Он в женском платье на позор поставлен.
А Ева попрочней замкнула ставни,

Лилит хохочет хрипло. Он отравлен.
Но для его изгнания и странствий
Мы проклинаем мужество свое.

VIII. Микеланджело.

Мы проклинаем мужество свое,
Когда Давид нагой и белокурый,
Из мраморных разломов восстает.
Праща к плечу и греческие кудри.

То, что зовут Деянием Господним,
Что начертал нам промысел небес,
Мы – мальчики по пояс в преисподней,
Воочью видим чудо из чудес.

Во льдах кромешных скорчен сатана,
Хранитель грамот, мой рукав надежный,
Так не пытай меня надеждой ложной…

Мы сделаны из мрамора? Возможно…
Прикрою плоть рубашкою картежной
Игре конец – а дальше седина.

IX. Шекспир

Игре конец, а дальше – седина,
Последний отблеск балаганной лампы,
Партер молчит. Галерка холодна.
Прощальный плеск неизданной программы.

Привет тебе, Макбет, грядущий царь,
Джульетта по щеке проводит бритвой.
Я жду конца. Я в полночь жду гонца,
Помилованья, ангела, молитвы.

Комедиант осмеян и поруган,
Осыпан позолотой Рождества,
Не для меня пиры и торжества,

Порок вельможный. Барская жратва.
А вот и смерть. В грязи и в кружевах,
Ты – тишины последняя подруга.

X. Мишель Монтень.

Ты – тишины последняя подруга,
Ты – рукопись, зачатая в бреду,
Пастушья флейта пойменного луга,
Не сон пустой, а сновиденья дух.

Тебе я скучен? Тянется игра,
По правилам небесным. О, блаженство!
Научимся любить и умирать,
Пока светила длят в ночи круженье.

Сыграем в прятки. У колодца в полночь,
Считает такт зеленоглазый страж,
И пусть погоня свой теряет раж…

Я – торопливый Бог школярских краж,
Алтарный голубь. Призрак. Морок. Блажь.
Я был тобой ловим, но не был пойман.

XI. Франсиско Гойя

Я был тобой ловим, но не был пойман.
Крылатый бык. Песок и алый плащ.
Твоей земли заклятой верный полюс,
Беззвучный, вечный, отроческий плач.

Тореро! Оле! Власти смертной сласть.
Рога нацелю в сердце. Выпад, выдох!
Оборванный скуластый юный князь…
О, как болит. Чумного сердца вывих.

Кровь и песок. Гортанный возглас юга,
Инжир Алжира. Привкус цедры. Ночь.
Мадридское миндальное зерно.

Совокупленье тайно и черно…
Червонцы смерти. И кабацкий нож –
Мы отделились от земного круга.

XII. Франциск Ассизский

Мы отделились от земного круга,
Брат – солнце, раздели сиротский свет,
Брат – пахарь мы вдвоем идем за плугом.
А у любви… Да у любви есть цвет.

Зеленый, красный, синий, злой, пижонский.
Вкус базилика, терпкая киндза,
У ослика на фреске падре Джотто
Живые, стариковские глаза…

Сестра моя, луна, ты мне верна,
Сестрица – смерть к бродяге благосклонна,
Смеясь, младенцу грудь дала Мадонна.

Огонь, мой брат, светляк в ночи ведомый,
Мой брат – январь. Как я – дорогу к дому,
Забудь мои долги и имена.

XIII. Франсуа Вийон

Забудь мои долги и имена,
Я – Франсуа, крамольник и карманник,
Болиголов, паслен и белена,
Дурман–трава пустынного Монмартра.

Жонглер Марии, вор и воробей,
Раблезианец, проходимец, братец,
Князей и шлюх. Как лен германский бел,
Церковный бубенец и святотатец.

Базарных площадей лихое пойло,
Любого мимо петли проведу,
Я – праведник. Я – след конька на льду.
Я право быть крылатым украду.
Душа в аду по – ангельски двупола.

XIV. Данте Алигьери

Душа в аду по–ангельски двупола.
На ощупь бытия постигну суть,
Гудят подмостки. Я откинул полог
И очутился в сумрачном лесу.

К тебе одной, Флоренция, иду,
Я наизусть учу и брань и лепет,
«Он был в аду… Он правда был в аду!»
Ребенку шепчет нянька на коленях.

Немецкий писарь говорил: Зер Гут!
Комедия на гранках типографских,
Флоренция – ты – братство или графство?

Привычное, как дождь, благое рабство…
Мой грех содомский. Что имею – грабьте.
Растерзан псами ворон на снегу.

Ключ.

Растерзан псами ворон на снегу,
Свидетель мой, кровавый и двукрылый,
В полдневный час, не размыкая губ.
О крыльях крикну на краю могилы.

Ночной лютнист, смеющийся внаем,
Шепну тебе, проказник и зачинщик:
Мне кажется, Лилит была мальчишкой»…
Мы проклинаем мужество свое.

Игре – конец. А дальше – седина.
Ты – тишины последняя подруга,
Я был тобой ловим, но не был пойман.

Мы отделились от земного круга,
Забудь мои долги и имена,
Душа в аду по-ангельски двупола.

История кровельщика

Черепица к черепице,
Ляжет ближе, чем в любви
Бёдра сводят молодые,
В смерти-зубы старики.

Сверху ласточка,а снизу:
Двор худой и дом немой,
И топор в колоде белой.
И над речкой тростники,

Скоро крыша треуголкой
Увенчает тесный дом.
И под нею сотворятся
Дети, жёны и мужья.

Будут плакать, петь и каждый
Заживёт своим трудом,
Будет править мир-учёный,
Воск топить-ворожея.

Генерал в отставке будет,
Карты метить,хмурить лоб,
А весёлая девица-
Ждать бродяг и барчуков.

А один чудак беспутный,
Выйдет ночью из окна,
И пойдёт гулять по крыше,
Где луна, как туз червов!

И забегают соседи,
Кто в халате, кто с огнём,
Генерал в ночной сорочке
Сдуру гаpкнет:"Шпаги вон!"

На карнизе встанет спящий,
Словно кукла на тростях,
В глуби звёздные кивая,
Белобрысой головой.

Лишь весёлая девица,
Шаль покрепче запахнув,
Понесётся по ступенькам,
Оступаясь, на чердак.

Отведёт его от края
Крыши, ночи и огней.
И от поцелуя вздрогнет
Пробудившийся чудак...

Будет свадьба с флёр-д-оранжем,
Крепким хлебом и вином,
В десяти окошках сразу
Отразится фейерверк.

Генерал от злобы красный,
И бродяга с барчуком,
В общем:кто-то из ревнивцев,
Враз отыщут револьвер.

Упадёт венок дубовый,
Пуля цокнет,взвоет двор,
И убийц потащат люди,
Соответственно,топить.

"-Dies Irae, Dies Illa..."-
Пролепечет наш чудак,
Задохнётся...И безмолвьем
Обернётся брачный пир.

Впрочем, живы, все здоровы:
А создатель бредней сих,
Загорелый подмастерье,
Улыбнулся со стропил.

Черепица к черепице,
Звон гончарный и святой,
Генерал в кафтане синем,
Во дворе пылит конём,

А его жена в мантилье,
Подаёт ему кувшин,
Смотрит снизу и щебечет.
И не думает о нём.

http://grustno.hobby.ru/
 

Хостинг проекта осуществляет компания "Зенон Н.С.П.". Спасибо!