Из Парижа без грусти

Сверхдержава

          Французский язык я учил всю жизнь. Я учил его в школе, учил в институте, потом зубрил самостоятельно. И вот после месяца жизни в Париже я впервые рискнул опробовать свои знания на практике. Я зашел в бар и сказал, что я хочу "ан кафэ". И меня не поняли...
          Мне всегда казалось, что слово "кафэ", произнесенное с любым самым диким акцентом, на этой планете понимают везде, даже в племени Мумбо-Юмбо в центральной Африке. Так оно, наверное, и есть, но теперь я знаю одно исключение. В Париже "кафэ" нужно произносить не просто абы как, а именно по-французски, иначе вас не поймут.
          Бармен долго морщил лоб, просил повторить, потом он призвал на помощь своих коллег, они тоже очень старательно вслушивались. Как я ни старался, они так ничего и не поняли, однако, посовещавшись, решили, что раз этот чужеземец зашел в бар, то, наверное, он хочет кофе. И все были очень рады, что угадали мою просьбу.
          Я потом рассказывал этот эпизод своим (англоязычным) французским знакомым. Мне было сказано, что понять меня действительно совершенно невозможно. По-французски нужно произносить не "кафэ", а "кафэ". Чувствуете разницу? - я тоже не чувствую. А они говорят, что разница огромная. По их словам, это все равно, что спутать сыр "камамбер" с сыром "бри". Чтобы не выглядеть неотесаным русским медведем, я уж не стал сознаваться, что эти два типа сыра я тоже не различаю.
          Потом, когда я кое-как натренировался произносить кафэ, я решил усложнить эксперимент и попросил дать мне "кафэ о ле". Я был уверен, что я прошу кофе с молоком. В результате столь невинной просьбы у бармена перекосилось лицо, и он весь напрягся, вслушиваясь в оттенки моего тяжелого черноголовского акцента. Потом он опять призвал на помощь своих коллег, и их долгое совещание кончилось тем, что мне подали чашечку черного кофе и стакан холодной воды. Фокус состоит в том, что очень близкое (как мне кажется) по звучанию "кафэ о ле" означает кофе с водой.
          Это проклятое "кафэ о ле" мне преодолеть так и не удалось, но мне посоветовали пользоваться термином "кафэ-крэм" (который в парижском регионе означает то же самое), и он в моем исполнении срабатывал почему-то всегда.
          Дальнейшие мои попытки пользоваться великим французским языком приводили к столь же плачевным результатам. Нам это трудно понять, но в Париже любые даже самые невинные попытки коверкать божественный французский язык воспринимаются крайне болезненно. Все равно как если бы какой-нибудь американец ходил по Москве и брезгливо заявлял: "Ви русская свинья!". В Париже по-французски нужно либо говорить идеально, либо вовсе не говорить.
          По этому поводу у нас вышел спор с одним моим знакомым. Он значительно дальше меня продвинулся в грассировании и носовых звуках, и кофе с холодной водой ему уже не подавали. Мой знакомый был полон оптимизма, и в отличие от меня считал, что французский язык выучить можно. Мы решили поставить эксперимент. Предлагалось зайти в магазин и купить некую вещь, на которую нельзя ткнуть пальцем - нечто, требующее объяснений. Мой знакомый составил довольно длинную грамматически правильную фразу, хорошо ее отрепетировал, потом зашел в магазин и, как мне показалось, блестяще исполнил перед прилавком. Продавец стал в позу человека оскорбленного в лучших чувствах и на ломаном английском языке произнес следующее: "Не мог бы месье любезно сообщить, что он желает, на каком-нибудь другом языке?".
          После этого я перестал изучать французкий язык.Впрочем, этому были и другие причины.
          Так уж сложилось, что в той среде, где я работал, все мои коллеги прекрасно говорили на английском, что в общем-то большая редкость для Франции. Тем не менее, если их собиралось больше одного, они всегда разговаривали между собой только на французском, несмотря на присутствие в их обществе каких угодно иностранцев. Многих, впервые сталкивающихся с подобным обращением, это обижает и даже шокирует. Существует мнение (бытующее вне Франции), что такое поведение в обществе попахивает элементарной невоспитанностью. Меня это тоже бесило, и вместо того, чтобы пользоваться случаем и учить, ловить, впитывать прекрасный французский язык, во мне победила реакция отторжения ("Ах, раз вы так!...").
          Прошло довольно много времени, прежде чем я осознал, что первопричина всех этих языковых (и многих других) недоразумений кроется совсем в другом. Вне Франции никому даже не приходит в голову, что на этой планете кроме Америки (и когда-то Советского Союза), существует еще одна, и в некотором смысле самая главная сверхдержава, и называется она Французская Республика. А Париж - это вообще столица мира. Общество может чувствовать себя сверхдержавой вовсе не только потому, что оно накопило кучу ядерных боеголовок. В действительности, осознание себя сверхдержавой - это когда обществу есть дело буквально до всего, что происходит на этой планете: что там творится в джунглях Амазонки, кто там кого побеждает на Шри-Ланке, что там за ерунда происходит из-за дележки Черноморского флота... Претензия на подобный статус может, конечно, вызывать лишь ироническую усмешку, но для "парижской общественности" все это очень серъезно. Я и сам часто не прочь позубоскалить над чопорными парижскими "вершителями судеб мира", но тем не менее, когда, например, началась кровавая бойня в Таджикистане, и мои французские коллеги в кофейной комнате лаборатории теоретической физики начали совершенно искренне ломать себе головы, что же им со всем этим делать, я был растроган. А когда начала катастрофически гибнуть советская школа теоретической физики, то, в отличие от Америки, которая лишь громче всех кричала о своей помощи, реальную помощь нам оказала именно Франция (как сама по себе, так и в рамках программ Европейского Сообщества).
          И, кстати, об Америке. В то время, когда на планете и так творится не пойми что, тут еще эти бесцеремонные янки суются во все на свете. То, что они наделали больше всех боеголовок еще не означает, что они способны разбираться во всех тонкостях мировых проблем. Но самое непереносимое, это то, что их американская "антикультура", и особенно их нахальный язык через все щели лезут непосредственно во французскую жизнь. Культурная французская общественность и правительство сопротивляются как только могут. Я хорошо помню, как вечером накануне помпезного открытия Диснейленда под Парижем, по национальному французскому телевидению выступил министр культуры Франции и сказал, что по его мнению, грядущее событие - это "культурный Чернобыль" для всей Европы.
          А чего стоят опубликованные правительством тома "англоязычных" слов и выражений, запрещенных к употреблению во всех государственных учреждениях и документах! И с этой точки зрения, если взглянуть непредвзято, то с какой стати парижане обязаны подстраиваться под этот грубый английский язык? То, что он якобы считается международным - это просто какое-то досадное недоразумение. Париж - столица мира, и этим все сказано. Ведь почему-то никому не приходит в голову требовать от населения Нью-Йорка, чтобы они подстраивались под язык визитеров. Американцы вообще никаких языков кроме собственного не знают. Вот и парижане также. Правда в отличие от англоговорящей части населения планеты, французы относятся к собственному языку значительно более трепетно. Это английский язык вы можете коверкать и уродовать как вам угодно - он того только и стоит, - но с божественным языком великой Франции подобное обращение просто недопустимо.
          Кроме великого французского языка есть еще история великой Франции. Вот один показательный пример. Все мы с разной степенью отчетливости что-то помним про эволюционную теорию Дарвина. Так вот, при входе в парижский ботанический сад (со стороны вокзала Аустерлиц) стоит солидный памятник, а на памятнике надпись "Основателю теории эволюции Ламарку". Для непосвященных поясню: на остальной части планеты принято считать, что теорию эволюции, как процесс естественного отбора, открыл британский ученый Дарвин, а теория французского ученого Ламарка знаменита именно тем, что противоречит теории Дарвина. Между прочим, тут не подкопаешься: Ламарк действительно исповедовал теорию эволюции. Только он говорил, что у жирафа шея длинная, потому, что он все время вынужден тянуться за листьями на высоких деревьях (кстати, того же самого мнения придерживалась и наша биологическая знаменитость по фамилии Лысенко), а Дарвин говорил, что шея у жирафов из поколения в поколение удлиняется, потому что бедняги с короткими шеями просто вымирают из-за хронического недоедания. Об этом, конечно, можно спорить сколько угодно, но дело в том, что Ламарк - великий француз, а Дарвин - какой-то там англичанин - вот и вся дискуссия.
          В общем все это из того же класса явлений, что и изобретатель радио Попов, и первый в мире самолетостроитель Можайский, и первооткрыватель закона сохранения материи великий Ломоносов.
          Теперь о другом великом французе. Все мы знаем, что в Париже стоит величественная Триумфальная арка. Менее известно (у нас в России), что поставлена она в честь великих побед Наполеона. Для тех, кто не вчитывался в длинный список побед, скрупулезно перечисленных у парижской Триумфальной арки, сообщаю: в числе прочих выдающихся "достижений" незабвенного императора написано "за победу над Москвой". Уверяю вас, так оно и есть. Пока я не пожил в Париже, я даже и не подозревал, что оказывается ту самую войну 12-го года французы-то выиграли. И возразить трудно: Наполеон Москву взял? - взял, - значит войну выиграл. Ну а затем - не вечно же в побежденном городе сидеть - просто вернулся к себе домой - вот и все. Не без потерь, конечно - война есть война. Кстати, генеральное сражение под Бородино Наполеон, разумеется, тоже выиграл. То, что русская армия затем побывала в Париже, в общем-то известно, но как-то не так, как меня учили в школе. Да, - говорят, - много разных людей побывало в Париже. И какие-то русские солдаты тоже как-будто заходили - ну погостили-погостили и ушли. Кстати, русское происхождение названия знаменитых "бистро" (возникшее благодаря нетерпеливости тех самых русских солдат), серьезными французскими исследователями подвергается сомнению. Забавно, что очень похожая Триумфальная арка стоит в Москве на Кутузовском проспекте.
          Совсем другой оттенок в сознании французов имеет недавняя история.Мне кажется, кроме России, Франция - единственная страна, где так чтут память той Войны. При их столь обостренном чувстве национальной гордости оккупация страны, немецкие войска, марширующие под Триумфальной аркой - все это было настоящей национальной трагедией. О движении Сопротивления (которое действительно было настоящим сопротивлением), о том как французы сражались с нацистами в Северной Африке, о том как французская армия под командованием генерала Де Голля освобождала Париж - обо всем этом написаны тысячи книг и сняты сотни фильмов. Во Франции не принято устраивать Вечный огонь, но везде, где шли бои, где гибли бойцы Сопротивления стоят бесчисленные ухоженные обелиски с надписью "Mort pour la France" (погибшие за Францию). И нужно отдать им должное - во Франции знают цену войне, что шла на востоке. Не случайно один из центральных парижских бульваров носит имя Севастополь, а одна из парижских площадей называется Сталинград. Правда в этой недавней истории есть и темные страницы. Как-то без особой надобности не принято вспоминать, что оккупированной-то была только половина Франции, а на той другой "свободной" половине был, увы, французский марионеточный нацистский режим... Да и то, что освобождали Францию главным образом все-таки силы союзников, а не только генерал Де Голль, подчеркивать тоже как-то не принято.
          К сожалению, вся эта борьба за национальное самоутверждение сплошь и рядом превращается в банальную ксенофобию, и вообще становится похожей на страдание комплексом неполноценности.
          Мои парижские коллеги - носители либеральных политических убеждений - никак не могли понять, как же так может быть, что этот мерзавец Ле-Пен (французская копия Жириновского) набирает на выборах 12% голосов. Шутки шутками, но это больше чем каждый десятый - где же эти люди? Я им советовал пройтись по парижским магазинчикам и рынкам и поговорить на ломаном французском языке - сразу же все станет ясно. Однако, мои французские коллеги не способны говорить на ломаном французском языке, они мне не поверили.
          Кроме политики, в среде моих французских коллег существует еще одна стандартная тема для коллективных разговоров: обсуждениетонкостей вкусовых особенностей французских сыров. Тут мне приходилось помалкивать, потому что, пройдя полный курс советского общепита, я превратился в законченного кулинарного дебила, и максимум на что меня теперь хватает - это умение отличить сыр как таковой от колбасы. Впрочем один раз, каюсь, не удержался. В очередной раз обсуждалось неуловимое отличие вкусовой гаммы сыра, производимого в одной деревушке какой-то далекой провинции от аналогичного сыра, производимого в другой деревушке той же самой провинции. Я молчал, молчал, а потом, чтобы хоть как-то принять участие в разговоре, взял и ляпнул. А кстати, - говорю, - мне вот нравится сыр "Президент" - я его в супермакете покупаю... В ответ установилась мертвая тишина, как-будто я сказал что-то матерное в присутствии Наташи Ростовой. Прошло не меньше минуты, прежде чем один из присутствовавших, отводя глаза, процедил сквозь зубы: "Это же камамбер..." Оказывается они обсуждали вообще другую часть сырной вселенной под названием "бри". Для французских ценителей путать "бри" с "камамбером" это все равно, что в среде российских рафинированных интеллигентов не отличать Бунина от Бетховена. А к тому же сравнивать сыр из супермаркета с настоящим сыром - это все равно, что сравнивать музыку "Ласкового мая" с тем же Бетховеном. В общем с тех пор я старательно избегал коллективных бесед в среде моих парижских коллег.

Бюрократы

          Существует много рассуждений и легенд о том, в какой стране самая большая бюрократия. Я не берусь судить, что там творится в государственных машинах Америки, Германии или Японии. Зато мне пришлось довольно много сталкиваться с бюрократическими системами России, Италии и Франции. Можно спорить о том, какая из них самая большая, однако смею утверждать, что французская вне всяких сомнений - самая мощная. Функционирование Итальянской и Российской (т.е. советской) бюрократических машин, в сущности, вообще мало отличаются. Их главное свойство состоит в том, что как таковые они вообще не могут функционировать (это просто безумная мешанина взаимно противоречивых законов и инструкций), и их основная функция - быть кормушкой.
          Кардинальное отличие французской бюрократии состоит в том, что до самого последнего времени она была работающей. На человека неподготовленного это производит ужасающее впечатление.
          В анкетном общении с Советской властью всем нам в больших количествах приходилось утверждать, что мы не находились на оккупированной территории, что мы не состояли и не привлекались, что-то там писать про квадратные метры и прочие невинные вещи. Как я теперь понимаю, Советская власть была не такой уж и любопытной. Потому что нигде и никогда, даже на самой суровой комиссии по прописке в Ногинском исполкоме, мне не приходилось отвечать на вопрос о дате, месте рождения и девичьей фамилии моей тещи. А в Париже пришлось.
          Когда я первый раз приехал на полгода во Францию (в 1991 году), в одной из бесчисленных анкет, вытряхивавших из меня всю подноготную, был и этот тонкий вопрос. Честное слово, я очень люблю свою тещу. Я знаю когда у нее день рождения, но я НЕ ЗНАЮ ее девичью фамилию. Ну не знаю, каюсь, не поинтересовался. Я честно об этом сознался французским властям. Постная мадам, которая в тот момент олицетворяла местную власть, тоже откровенно мне сообщила, что в этом пункте я могу писать все что угодно, но оставлять его незаполненным ни в коем случае нельзя, иначе весь процесс оформления застопорится. Да простит меня моя теща, я присвоил ей тогда первую пришедшую на ум фамилию. Между прочим эта история с вымышленной фамилией, в принципе, может иметь для меня печальные последствия. Дело в том, что я ее забыл. А к сведению читателя, ВСЕ данные об иностранных визитерах (в особенности из таких сомнительных стран как Россия) заносятся в его личное досье. И если мне, не дай бог, снова когда-нибудь придется отвечать на тот же вопрос, и я предъявлю иную фамилию, меня могут уличить в даче ложных показаний и лишить права въезда на территорию Франции.
          Да, если кто-то подумал, что я устраивался на суперсекретный завод по производству атомных подводных лодок, то он глубоко заблуждается. Я приехал работать в лабораторию теоретической физики Эколь Нормаль Суперьер (Ecole Normale Superieure) - одно из ведущих научно-исследовательских учреждений Франции; что-то среднее между нашим НИИ и университетом, и занимаюсь я статистической физикой неупорядоченных систем - менее секретной деятельности просто не бывает. Даже в самые "отстойные" времена советской власти в Институте теоретической физики в Черноголовке, где я работаю, не было вахтера, и вход был нараспашку. Однако вернемся к французским бюрократам.
          Квартиру тогда мне удалось снять не где-нибудь, а в Латинском квартале - в пяти минутах от Эколь Нормаль и в десяти минутах от Нотр Дам. О том, как происходит процесс поиска жилья в Париже, я, пожалуй, писать не стану. Эта процедура для меня всегда оказывается настолько болезненной, что мое повествование неизбежно станет мрачным и злобным, а я этого не хочу.
          При оформлении на работу требовалось указать адрес места жительства, но если кто-то думает, что для этого нужно было просто написать адрес в соответствующей графе соответствующей анкеты, то это далеко не так. В действительности, требовалось предъявить три независимых доказательства существования такого места жительства. Таковыми доказательствами являются следующие документы: (1) заявление хозяина квартиры, что он, такой-то такой-то, действительно сдал свою квартиру тому-то тому-то; (2) копия удостоверения личности владельца квартиры (чтобы можно было легко проверить в полиции, что такой владелец действительно существует); и наконец самое нетривиальное: (3) копия показаний электросчетчика снимаемой квартиры, заверенная в районном отделении энергоснабжения (это гениальный по простоте способ подтверждения, что такая квартира действительно существует). Кстати, последний документ имеет в повседневной жизни довольно широкое употребление. Например, его вполне достаточно, чтобы записаться в местную публичную библиотеку.
          Только не подумайте, ради бога, что весь этот ужас означает полную законопослушность французских граждан. Ни коим образом - французы нормальные живые люди со своими маленькими слабостями. Например, владелец моей квартиры, очень симпатичный профессор университета по имени Рафаель (не стану называть его фамилию), начал наше деловое знакомство с того, что предложил мне платить ему квартплату наличными а не чеком. Немного смущаясь, он сказал, что мне ведь, наверное, все равно, а ему так будет удобнее. Он не стал вдаваться в объяснения, сказав, что мне все равно не понять всех тонкостей французской жизни (на всякий случай я все-таки объясню эту "тонкость": получая наличными, которые нигде не фиксируются, человек может совершенно "честно" не платить с этих денег налоги).
          В электроснабжении самой квартиры обнаружилась еще одна "тонкость". Здесь каждая комната и каждый крупный электроприбор были подключены к счетчику через свою собственную пробку. Рафаель мне долго и старательно объяснял какая пробка к чему относится, а когда я спросил, где же пробка относящаяся к стиральной машине, он ткнул в какие-то провода, шедшие вообще мимо счетчика, потом опять очень мило засмущался, сказал, что мне этого все равно не понять, но насчет стиральной машины я могу не беспокоиться - она будет работать исправно.
          Так или иначе, но мое оформление на работу прошло тогда исключительно гладко и заняло всего лишь пять месяцев. К концу пятого месяца у меня и у всей моей семьи появилась полноценная медицинская страховка, и мы получили французский вид на жительство (эта бумажка называется "карт дэ сэжур"). А поскольку мы приехали лишь на полгода, то еще целый месяц мы могли наслаждаться полной легальностью своего существования. Справедливости ради, должен отметить, что хотя процесс оформления на работу несколько затянулся (впрочем, сами французы считают, что подобные сроки вполне нормальны), первую зарплату мне заплатили практически сразу - всего лишь через полтора месяца после моего приезда, правда при этом ее почему-то назвали авансом.
          Зато когда я приехал в Париж второй раз - теперь только на три месяца процесс моего оформления на работу прошел фантастически быстро - лишь за два месяца - и, что самое поразительное, девичьей фамилии моей тещи теперь уже не спрашивали. Правда свой "аванс", как и в первый раз, я получил через полтора месяца после приезда.
          Однако в мой второй приезд в Париж неожиданным образом возникли проблемы с медициной. В Эколь Нормаль из главной вышестоящей организации, обозначаемой аббревиатурой CNRS (расшифровка не имеет значения, а по своим функциям - это отдаленный аналог нашей Академии Наук) поступил циркуляр, сообщавший, что визитирующий профессор Дос (я позволю себе и здесь сохранить свой псевдоним) обязан пройти медицинскую комиссию. Надо сказать, что перед первым своим приездом в Париж для получения медицинской страховки меня уже заставляли проходить медкомиссию, но поскольку эта процедура происходила за пределами Франции, то она оказалась не особенно болезненной. Теперь у меня по-прежнему сохранялась действующая медстраховка, и в связи с этим я высказал свое недоумение: а зачем? Мне было сказано, что за истекший период я покидал территорию Франции, болтался неизвестно где и в принципе могу привезти в их (надо полагать совершенно стерильную) страну невесть что. Я спросил, а если я не пройду медкомиссию, у меня что, ликвидируют страховку? - нет, на страховке это никак не отразится. Тогда что, - это отразится на процессе оформления на работу, и мне не будут платить зарплату? нет, говорят - будут - зарплата проходит по другому ведомству. Может быть будут какие-то неприятности у лаборатории, которая меня пригласила? - нет, - говорят, - их это совершенно не касается. Так зачем же мне туда ходить? - а затем, - говорят, - что если вы откажитесь проходить медкомиссию, этот факт будет занесен в ваш файл (нашими словами досье), и если вы снова захотите посетить Францию, у вас могут возникнуть проблемы с получением визы.
          Подобный аргумент я счел вполне убедительным и сдался. Правда из-за того, что все это мне представлялось несколько унизительным, я поехал на медкомиссию будучи переполненным чувством собственного достоинства, и в результате произошла следующая фантасмагоричная история.
          Контора, где проверяют лояльность здоровья иностранных гостей французским нормативам, находится у черта на куличках на парижской окраине, и это само по себе вызвало у меня раздражение. Возле здания я обнаружил длинную растянувшуся на сотню метров очередь, представлявшую собой полный интернационал. Здесь были африканцы, арабы, индусы, китайцы, югославы, поляки, русские... Здесь были все, - представьте себе, даже граждане Соединенных Штатов. Это я к тому, что нужно отдать должное: перед Францией все народы равны. А над очередью, над всей этой толчеей и руганью (уверяю вас, очереди размером в сотню метров и длиною в два часа, где бы она ни располагалась, без ругани не бывает) царил местный бог месье ВАХТЕР. Да, да, - тот самый человек, в данном случае месье, обладающий фантастической властью над окружающими людьми: по своему собственному усмотрению он может пустить, а может и не пустить. Месье вахтер пропускал через себя очередь и самолично решал, имеются ли у данного иностранца веские основания быть удостоенным чести проходить французскую медкомиссию, или нет. Далее, за вахтером очередь продолжалась - теперь уже, собственно, к врачам, но там она состояла только из счастливчиков, которым было позволено. А позволялось далеко не всем.
          Перед стойкой вахтера час за часом, день за днем разыгрывалась бесконечносерийная драма под названием "Я вас умоляю!". Люди совали вахтеру целые ворохи бумаг, мужчины страстным шепотом обещали не остаться в долгу, женщины рыдали, подводили плачущих детей... В общем, все как у нас, что тут рассказывать.
          Дело в том, что без врачебного вердикта "практически здоров" никакой иммигрант во Франции не может получить работу, и вахтер просто упивался своей ролью вершителя судеб. Он, как положено, был суров, но справедлив. Он вникал в документы, задавал каверзные вопросы, иногда становился снисходительным и позволял себя уговорить. Случалось он даже шутил. Я был свидетелем, когда посмотрев документы африканца, он сказал: "А как вы докажете, в вашем удостоверении личности наклеена именно ваша фотография? Мне кажется эта фотография подойдет любому" - и он показал на других стоявших в очереди африканцев. Бедный негр стал бледным как полотно...
          Я не-на-ви-жу вахтеров. Всю мою молодость общежитские вахтеры решали "положено" мне или "не положено". Ежегодно много лет подряд Ногинский исполком решал позволить нам с женой жить вместе на указанных квадратных метрах или не позволить. Случалось не позволял - тогда я приходил на комиссию по прописке еще раз, упрашивал, упрашивал - и он позволял. Всю мою жизнь целая армия вахтеров во главе с Генеральным Вахтером ЦК КПСС возила меня мордой об забор и указывала как мне жить. Это было омерзительно, но это были свои - это была моя собственная страна, это была моя собственная беда и вина, что я позволял всем этим засранцам мной управлять. Но когда меня начинает смешивать с дерьмом еще какой-то месье вахтер (пусть даже и из-за того, что в моей собственной стране мне не на что жить), я начинаю беситься.
          Я вручил вахтеру свой паспорт и с достоинством сказал, что на сегодня мне здесь назначено рандеву с доктором таким-то. Вахтер даже оторопел. А где ворох бумаг, а где заискивающий взгляд? Что вообще происходит? С чего это вдруг на основании какого-то одного паспорта он должен меня пропустить? Я сказал, что он может не сходя с места позвонить в CNRS или непосредственно доктору, и ему подтвердят. Вахтер сказал, что он ничего не знает, никуда звонить не будет и брезгливо швырнул мой паспорт обратно. Я прекрасно знаю как это делается - я прошел хорошую школу. Мне нужно было с полчаса поторчать у его стойки, позаглядывать ему в глаза, поскулить, стать таким маленьким, ничтожным - и он бы меня пропустил - ему ведь большего не нужно. Однако я взбесился. Я сказал: "Как вам будет угодно, месье", исключительно вежливо (высшая форма издевательства) пожелал ему удачного дня и ушел. У него даже лицо вытянулось от удивления.
          Я вернулся в Эколь Нормаль и рассказал там в красках всю эту историю. А в конце я добавил, что даже советская власть не допускала столь унизительного со мной обращения (что, разумеется, было неправдой), и если CNRS угодно, чтобы я прошел медкомиссию - я готов, однако ни с какими вахтерами я более вступать в дискуссии не намерен.
          Наверное, я немного перестарался. Бедные секретарши стали извиняться передо мной от имени всей Французской республики, они сказали, что немедленно будут звонить и писать в CNRS, что подобное обращение с уважаемыми гостями Эколь Нормаль совершенно недопустимо и т.д. А потом начался сюрреализм.
          Не успела мадам Николь Рибэ (об этой замечательной женщине я расскажу в отдельной главе) броситься к телефону, как телефон зазвонил сам. Звонили из CNRS как раз по поводу моей персоны. Николь хотела сразу же высказать все свое возмущение, однако телефон сообщил ей такое, от чего она онемела. С минуту она молча смотрела на меня вытаращенными глазами, а потом тихо спросила:
          - Так вы все-таки прошли медкомиссию?...
          - Нет, - говорю, - я же вам все рассказал - меня туда просто не пустили!
          - Понимаете, только что в CNRS позвонили из того самого медицинского центра... Им сообщили, что... что месье Дос... прошел у них всю медкомиссию... Однако, в тот момент, когда делалась флюорография грудной клетки месье Доса... у них сломался рентгеновский аппарат... Поэтому в медицинском заключении о состоянии здоровья месье Доса, которое они только что написали, отсутствуют данные флюорографии. Они в связи с этим интересовались, не устроит ли CNRS подобное несколько неполное медицинское заключение...
          В секретарской установилась гробовая тишина. Я вообще считаю себя человеком довольно опытным по части всевозможного идиотизма, кретинизма и паранормального бюрократизма, но должен признать, что даже для меня подобное - даже не знаю как его назвать - было слишком... Прошло не меньше минуты, прежде я чем сообразил как нужно себя вести.
          - Николь, - сказал я так, - позвоните, пожалуйста в CNRS и узнайте, если там с моим здоровьем все впорядке, то я готов не настаивать на дополнительном флюорографическом обследовании.
          Эта история заронила первое зерно сомнения в мою первоначальную идею, что во Франции я имею дело с работающей бюрократией. В дальнейшем у меня накопилась целая коллекция подобных, хотя и не столь ярких историй. И тем не менее... все-таки она работает!
          Зарплату в Париже мне перечисляли на счет одной из французских "сберкасс", которая назавается "Креди Льйоннэ". Это крупнейший банк не только во Франции, но и во всей Европе. Он такой большой, что по эффективности своей работы он может конкурировать разве что с советской сберкассой. Вот уже много лет подряд он работает с фантастическими многомиллиардными убытками, и если бы во Франции был ортодоксальный капитализм, то его уже давным давно объявили бы банкротом. Я не знаю как правильно назвать французский общественный строй, но "Креди Льйоннэ" благополучно живет благодаря гигантским дотациям из государственного бюджета. Ничего особенного в этом нет - по той же причине не разоряется национальная авиакомпания "Эр Франс", национальная сеть железных дорог SNCF, и многие многие другие. Но сейчас не об этом.
          Как и все во Франции, в магазинах я расплачивался пластиковой карточкой. И вот однажды в банковском отчете я обнаружил, что в неком магазине я якобы заплатил 2000 франков. Я в жизни столько не платил в магазине. Я побежал с претензией в свое отделение "Креди Льйоннэ". Выслушав меня, служащие банка стали скучными-скучными, у каждого обнаружился целый ворох работы, и мне прозрачно дали понять, что самое лучшее, что они могут мне посоветовать - это идти по своим делам, а моя проблема может быть как-нибудь рассосется сама собой. Однако я проявил настойчивость и спустя полчаса переговоров мне таки выдали стандартный бланк для заявления претензий такого рода. Я оставил свое заявление, и мне посоветовали заглянуть через пару недель, хотя чем позже - тем лучше.
          Когда я пришел через три недели, служащая, принявшая мое заявление ушла в отпуск, остальные уже ничего не помнили, и о судьбе моего завления, разумеется, никто ничего не знал. Я заполнил новое заявление, и через пару недель о нем, естественно, снова забыли.
          Тогда я пошел в тот магазин, где я якобы выложил 2000 франков. И тут обнаружилось, что во Франции все-таки не тот самый социализм как можно было бы подумать, исходя из вышеизложенного. Выслушав меня, менеджер магазина всполошился, немедленно вытряхнул из компютера отчет обо всем, что было продано в соответствующий день и быстро выяснил в чем дело. В действительности я должен был там заплатить 200 франков, но произошел случайный сбой в кассовом аппарате, и выскочил лишний ноль. Менеджер рассыпался в тысяче извинений и сказал, что они немедленно вернут 1800 франков на мой счет. Тут, впрочем, нужно пояснить: "немедленно" по-французски означает неделю или две.
          Через три дня заканчивался срок моего пребывания во Франции, и я вполне удовлетворенный вернулся в Россию. Однако, когда через два года я снова приехал в Париж, то обнаружил, что никаких денег мне не вернули. К тому времени у меня, естественно, не осталось никаких квитанций - ничего кроме печальных воспоминаний. Тем не менее, я все-таки решил сходить в тот магазин - просто, чтобы посмотреть в глаза паршивцу менеджеру, который так подло меня обманул. Оказалось, однако, что вот уже с год, как менеджера уволили (так ему и надо!), за это время сменился весь персонал, и даже сам магазин сменил название. Казалось, инцидент "исчерпан", тем не менее, когда новый менеджер меня спросил, в чем, собственно, дело, я без всякой задней мысли рассказал ему всю эту историю - пусть ему станет немного стыдно за своего предшественника. Однако, вместо того чтобы ограничиться сочувственным покачиванием головы, менеджер не на шутку всполошился.
          Он оставил все свои дела и стал куда-то звонить, попутно заставляя меня вспомнить, когда это было, что именно я купил и т.д. Ничего конкретного я ему сообщить не смог - то ли в марте, то ли в апреле два года тому назад; что именно я купил - не помню, но стоило это 200 франков...
          За пятнадцать минут где-то в недрах центрального бюро этой сети магазинов была просмотрена куча финансовых отчетов, и они нашли! Более того, в многомиллионном баллансе между стоимостью всего проданного и полученной от продажи суммой в конце финансового года где-то там, в недрах центрального бюро повисла та самая разница в 1800 франков, и у какого-то ответственного за балланс человека уже второй год по этому поводу болит голова. Менеджер мне даже передал его благодарность - у него просто гора с плеч. В результате, не прошло и трех недель, как я получил назад свои деньги.
          Все знают сколько всякой всячины продается в парижских магазинах. Однако далеко не всем известно, что в каждом магазине, в каждой парижской лавке, кроме всего прочего, обязательно есть кладовка, где лежат целые штабеля коробок, в которых хранятся чеки всех торговых операций с первого дня работы магазина...
          Каждый, кто бывал в Париже, наверное замечал как там много замечательных, прекрасно оборудованных детских площадок. Яркие качели-карусели, ухоженные песочницы, горки, корабли, паровозы с вагончиками. Каждое утро на площадках чистенько, даже в песочницах крупный желтый песок лежит ровным слоем со следами грабель. Может быть, не все обращали на это внимание, но каждая такая площадка обнесена металлическим забором темно-зеленого цвета, а в заборе есть ворота, и в темное время суток эти ворота обязательно закрыты на замок. И уж совсем редко кто обращает внимание, что возле каждой детской площадки обязательно есть круглая будка такого же темно-зеленого цвета. А знаете почему? - потому, что у каждой площадки есть свой дежурный. Он не обязательно целый день сидит в своей будке, но он непременно должен быть где-то поблизости, ибо порядок на детской площадке - это его забота.
          А теперь снова о бюрократии. Мой маленький Андрюша, играя на детской площадке поскользнулся, упал и довольно сильно расшиб бровь. И тут оказалось, что на его отчаянный вопль среагировала не только мама, но и невесть откуда взявшийся дежурный. Он показал, где находится ближайший медпункт, и настоятельно попросил, после того, как ребенку окажут помощь, обязательно снова вернуться к нему. Бедному Андрюше пришлось наложить небольшой шов (стоимостью около трехсот франков), потом мама повела ребенка домой, а я пошел к дежурному.
          Дело было на территории большого Ботанического Сада, и здесь у дежурного был целый кабинет. Хозяин кабинета усадил меня на стул перед свои столом, потом откуда-то привел еще двух человек - очевидно своих коллег-соседей - и они сообща стали составлять акт. С моих слов они скрупулезно записали при каких обстоятельствах, как именно и когда произошел инцидент с моим ребенком, какую (левую или правую) бровь он расшиб, где и какая медицинская помощь ему была оказана. Затем дежурный расписался, свои подписи поставили двое его коллег, потом он взял бумагу, сбегал куда-то к своему начальнику, и там бумага была завизирована чьей-то размашистой подписью и заверена большой круглой печатью. После этого довольный дежурный вручил мне акт, и сказал, что я должен отнести его в мэрию, которая компенсирует мне стоимость оказанной медицинской помощи.
          Я даже рот открыл от удивления. Дежурный снисходительно переглянулся со своими коллегами, дескать ну и дикий же народ эти иностранцы, а потом неторопясь, с явной гордостью за свою страну, растолковал мне следующую простую деталь парижской жизни: детские площадки - это собственность мэрии, и, соответственно, мэрия несет полную ответственность за все, что на них происходит, прежде всего за безопасность детей.
          И действительно, не прошло и четырех месяцев, как мне вернули деньги. Для этого, правда, кроме врученного мне акта и медицинской платежки о наложении шва, потребовалась еще копия моего паспорта, копия французского вида на жительство, копия медицинской страховки, и две копии платежных документов, удостоверявших, что не менее чем за два месяца до происшествия я уже получал французскую зарплату с удержанием налогов на социальное страхование.
          Вот что такое работающая бюрократия. Выглядит она, конечно, устрашающе, но... оказывается, что изредка результат ее неторопливого шуршания с известными оговорками нельзя назвать безусловно отрицательным.

Кризис

          В Париже говорят, что Франция находится в глубоком экономическом кризисе. Само по себе подобное утверждение меня совершенно не впечатляет, потому что сейчас какую европейскую страну не возьми, везде экономический кризис. И в Америке кризис, и в Японии. А как тогда назвать состояние, в котором находится Россия? Впечатляет другое. С некоторых пор я стал замечать на парижских улицах пешеходов, которые носят с собой велосипедные седла. Реже - велосипедные рули. Хотите верьте, хотите нет, но с недавних пор парижане стали не только приковывать свои велосипеды толстенными цепями (которые может сокрушить лишь автоген), но и уносить с собой легко снимаемые велосипедные части. Да-да, причина самая банальная - чтобы не сперли.
          Можно сколько угодно анализировать графики экономических показателей, динамику инвестиций и безработицы - не мне об этом судить. Значительно более убедительной мне представляется методология булгаковского профессора Преображенского. Помните, как он определил, что такое разруха? - это когда начинают ходить мимо унитаза. Так вот, если граждане начинают таскать с собой велосипедные седла и ставить на дверях своей квартиры по четыре замка - значит в обществе глубокий кризис.
          На дверях квартиры Рафаэля, где я жил в свой первый приезд в Париж (в Латинском квартале - одном из самых респектабельных районов города), стояло как раз четыре замка. Один из замков запирал двери "в распор": он задвигал две стальных штанги в потолок и в пол. Рафаель с гордостью сказал, что его квартира осталась единственной в подъезде, которую пока еще не ограбили.
          Хотя, конечно, глобальные экономические показатели тоже проявляются в повседневной жизни. С недавних пор французская система социального страхования перешла в состояние "клинического банкротства" - это когда по всем показателям имеется полное банкротство, но жизнедеятельность поддерживается непрерывными инъекциями из госбюджета. В результате произошли сокращения многих социальных программ, и моя семья лишилась медицинской страховки.
          Вообще, устойчивость французской экономики поражает. В состоянии "клинического банкротства" уже давным-давно находится национальная сеть железных дорог SNCF, крупнейший французский банк "Креди Льйоннэ", близка к этому национальная авиакомпания "Эр Франс". Безработных в стране около десяти процентов - а их тоже кормить надо. Люди, которые получают минимальную заработную плату - 5000 франков - имеют массу льгот и получают многочисленные дотации. Поразительно, но почти все мелкие частные магазины в центре Парижа являются нерентабельными и тоже живут за счет дотаций - их поддерживают, чтобы сохранять исторический облик города.
          Осенью 1995 года правительство, наконец, твердо заявило, что бюджет - не дойная корова, подняло налоги на социальное страхование, и увеличило на несколько лет стаж, необходимый для получения максимальной пенсии. В ответ профсоюз транспортников (который по-прежнему контролируют местные коммунисты) объявил всеобщую забастовку, к которой присоединилась значительная часть профсоюзов других государственных служащих. Это трудно себе представить, но действительно в декабре 1995 года на три недели остановился весь транспорт - все поезда, метро и автобусы. И поскольку на работу добраться стало почти невозможно, то остановилось и все остальное. Под шумок объявили забастовку почтовые служащие (письма перестали ходить!), частично перестали летать самолеты, а население вместо работы стало ходить на демонстрации. Все припомнили ненавистному правительству!
          Студенты особенно разбушевались: вспомнили, что им аудиторий и преподавателей не хватает, не говоря уже про то, что и жить толком не на что. А чтобы им больше верили, они стали ходить по улицам, бить окна в магазинах и поджигать машины. Раньше я вобщем тоже догадывался, но теперь знаю точно: если человек громит окна в магазинах, значит ему не хватает преподавателей.
          Население по-началу сгоряча пересело в свои автомобили, но от этого стало еще хуже, потому что движение сразу же "застекловалось". Я же специалист по неупорядоченным стекольным состояниям, я честно предупреждал своих знакомых: не надо, - говорю,- машин у вас слишком много, чтобы на них ездить можно было... Радио в те дни захлебывалось от сообщений, что общая длина пробок в парижском регионе достигает пятисот километров. Потом постепенно до них дошло - пересели на велосипеды, но в результате стало похоже на Китай. В декабре в Париже было холодно - граждане позакутываются чем попало, лиц не видно, а как едет по улице толпа велосипедистов, а на них не пойми кто - все равно как китайцы. Я же специалист по китайцам...
          В те кризисные дни я жил в поселке Орсэ километрах в тридцати от Парижа. Я там специально квартиру снял - чтобы подальше от революционных бурь. В Париж в мою Эколь Нормаль ездить мне было не на чем да и не за чем. Людей там все равно почти не было, кофейная машина сломалась, и даже электронная почта заткнулась. Тоже забастовал кто-то - рубильник какой-то повернул, закрыл все на ключ и ушел. В те дни все так протестовали.
          Не в пример мне, моя тогдашняя квартирная хозяйка мадам Совэ - профессор зоологии местного университета - пламенно поддерживала забастовочное движение. Вы только посмотрите, посмотрите вокруг! - говорила она мне с огнем в глазах. - Снова возрождается главный лозунг Великой французской революции: "Свобода, Равенство, Братство".
          Мадам Совэ - очень милая добрая женщина, однако в отличие от большинства других людей она точно знает первопричину всех бед. Вы ни за что не догадаетесь, но оказывается все неприятности, и не только во Франции, а вообще везде, происходят из-за... немцев. Да-да - это они коварно объединяют Европу и скоро съедят французскую независимось, и французский франк падает из-за происков немецкого Бундесбанка, и это они, немцы, науськивают продажное французское правительство перекладывать экономические трудности на плечи трудящихся. Кстати, все наши российские беды мадам Совэ тоже легко объяснила происками немцев. Даже причину того, что в ванной ее квартиры все время забивается сток воды, она свела к немецкому коварству: когда лет тридцать назад строился этот дом, немецкое правительство предприняло какую-то неблаговидную экономическую акцию, от чего во Франции возникли проблемы с трубами для жилищного строительства, и строители были вынуждены поставить здесь слишком узкие трубы.
          Тем временем рельсы на железной дороге под моими окнами покрылись густой ржавчиной, и я даже стал опасаться, не перейдет ли здешний экономический кризис, по терминологии профессора Преображенского, в разруху. Но ничего, на этот раз обошлось. Правительство всех перехитрило: премьер министр публично заявил, что забастовщики выиграли и отменил увеличение рабочего стажа для машинистов электропоездов (и только для них). Через неделю транспорт начал функционировать, и постепенно все забастовки закончились.

Визы

          Так получилось, что в самый первый раз я въезжал по Францию из Италии.
          Для получения въездной визы Французское посольство в Риме потребовало от меня пройти медкомиссию, которая производилась силами единственного их же собственного врача. Размякший от очаровательного итальянского разгильдяйства врач ограничился анализом моей мочи и кратким визуальным осмотром. Казалось, никаких проблем не должно было возникнуть.
          Когда я пришел к назначенному сроку за получением визы, меня завели в солидный кабинет, где под огромным портретом Миттерана в золоченой раме за массивным столом восседал внушительный французский чиновник. Он взял мой паспорт, придал своему лицу непроницаемое выражение и сказал:
          - В визе вам отказано.
          Выдержав паузу, далее он торжественно произнес следующее:
          - Согласно нашим законам за въездную визу во Францию вы должны были бы заплатить пять тысяч долларов. Мы здесь решили, однако, что таких денег у вас по-видимому все равно нет, поэтому в визе вам отказано.
          У меня даже рот открылся от изумления. Затем, выдержав еще одну длинную паузу, чтобы вдоволь насладиться моим оторопевшим видом, он коротко бросил:
          - Шутка, - и даже не улыбнулся.
          К сожалению, "шутки" французских чиновников в Москве далеко не столь невинны. О визовом отделе французского консульства в Москве рассказывают массу всевозможных историй, но чтобы отвечать за достоверность, я ограничусь только тем, чему сам был свидетелем. Заранее прошу прощения, что тональность моего повествования в этой главе станет немного злобной, но... не могу молчать!
          Одна из особенностей работы французской консульской службы состоит в том, что о ней невозможно рассказывать в настоящем времени: правила приема граждан, анкеты, время оформления виз и прочее меняются в среднем раз в три месяца. Это чтобы соискатели не расслаблялись.
          Итак, года три назад был такой период, когда визы (даже краткосрочные) оформлялись долго - около месяца, - поэтому я подал документы на визу за два месяца до предполагаемой поездки в Париж. В то время уже строго требовали, чтобы у всех въезжающих во Францию была медицинская страховка. Такие страховки нашим гражданам продавала некая фирма располагавшаяся в районе Пятницкой - я уж не помню как она называлась - надеюсь она давно испарилась. За очень и очень скромные деньги фирма выдавала гражданам солидный контракт на любой срок и в любую страну. Контракт гарантировал просто все на свете, при том, что подобное страхование в Европе стоило бы по крайней мере раз в двадцать дороже. Даже ежику было понятно, что это чистой воды туфта - вроде бумажек Мавроди - однако в отличие от последних, такой контракт давал нечто вполне осязаемое. Он служил пропуском во Францию.
          В то время у меня все еще была действующая французская страховка, поэтому я не поехал на Пятницкую, а к своей визовой анкете приложил копию этого одного из важнейших французских документов. Через месяц мое заявление вернули, сказав, что моя французская страховка их не устраивает, и что я должен купить страховку в Москве. Я не хочу заниматься домыслами о возможном (финансовом) сотрудничестве между московской страховой "фирмой" и французскими чиновниками - надеюсь, это обычная чиновничья дурь.
          Я купил страховой "контракт" на Пятницкой и снова подал на визу. Пока (как я надеялся) шло оформление моей визы я вчитался в условия "контракта" и обнаружил тот единственный пункт, по которому он существенным образом отличался от французской страховки. Московский "контракт" гарантировал доставку моего трупа обратно в Россию, а французская страховка, разумеется, этого гарантировать не могла. Естественно, без подобной гарантии российских граждан пускать во Францию нельзя.
          Однако визу я все равно не получил, хотя мне и не было отказано.
          Прошел месяц, пропал мой авиабилет в Париж, однако на все запросы в лучших советских традициях французское консульство отвечало гробовым молчанием, которое звучало так: "Ваше заяление рассматривается". Все сроки прошли, мне уже поздно было куда-либо ехать, однако потребовалось еще два месяца (!), чтобы после многочисленных требований они мне вернули хотя бы мой паспорт. Это был опять какой-то сюрреализм. Я им - "отдайте мне мой пасспорт", а они - "ваше заявление рассматривается", я им - "мне уже не нужна ваша виза", а они мне - "ваше заявление рассматривается"...
          Я тогда сильно разозлился, и написал своим коллегам в Эколь Нормаль, к которым я должен был приехать, что если у меня будет шанс встретиться с Жириновским, я ему посоветую эмигрировать во Францию - там у него будет даже больше шансов чем в России. Это было, конечно, нехорошо с моей стороны - кто-кто, но мои французские коллеги тут уж совсем ни при чем, и пугать их Жириновским - тоже явный перебор. Они и так его боятся больше всего на свете - может быть потому, что у них уже и так есть свой собственный Ле Пен.
          Тем не менее, подействовало - они там устроили целое расследование. Оно, разумеется, ни к чему не привело, хотя для них самих оказалось весьма познавательным. Например, они с изумлением обнаружили, что у них во Франции существует целое самостоятельное министерство ведающее выдачей виз гражданам восточноевропейских стран (к коим относят и Россию). Более того, им удалось узнать, что это министерство после получения моих бумаг выдало разрешение на визу за три дня. Разрешение было немедленно послано обратно в консульство в Москве, но дальнейшая его судьба осталась покрытой мраком. Французское консульство оказалось непроницаемым и с парижской стороны тоже. Мои наивные коллеги из Эколь Нормаль еще долго потом не могли успокоиться: как же такое может быть?! - как дети, честное слово...
          С моей стороны было бы конечно очень романтично обидиться на Францию на всю жизнь, или например потребовать публичных извинений от Президента Республики, однако обиды приходят и уходят, а кушать хочется всегда. Поэтому, по истечении всего лишь нескольких месяцев, я снова безропотно отправился клянчить французскую визу.
          К этому времени правила работы визового отдела изменились самым радикальным образом. Если верить объявлениям на воротах, то теперь он стал работать с фантастической эффективностью. Отдел открывался для соискателей только три дня в неделю с 15.00 до 17.00 и обещал выдавать визы в течении семи дней. Может быть французские чиновники и верили, что за шесть часов в неделю они способны обслужить всех желающих со всей европейской части России, однако наши граждане страдают неверием ни во что, и поэтому заимели дурную привычку выстраивать очередь с раннего утра. Всякий, кто приходил после двенадцати никаких шансов попасть в консульство уже не имел. Однако, простоять в очереди, не сходя с места, целый день - пусть и не за колбасой, а за солнечной Францией - трудно даже нам, закаленным. Все мы прекрасно знаем как это делается - пишется список, а к моменту открытия у ворот выстраивается хорошо упорядоченная живая очередь.
          Дальнейшая процедура выглядела следующим образом. Прежде всего, вожделенное открытие визового отдела состоялось вовсе не в 15.00, а в 15.30. В этот момент к истосковавшимся по Франции гражданам вышел стройный молодой человек ("сегодня опять этот гнида!..." - проворчала стоявшая рядом со мной интеллигентного вида пожилая дама) и на ломаном русском языке сказал краткую речь. Смысл ее сводился к тому, что ввиду "многочисленных просьб трудящихся" отныне визы выдаются необычайно быстро - всего за семь дней - поэтому граждане, собирающиеся ехать во Францию позднее чем через десять дней, могут быть свободны - их заявления рассматриваться не будут. Далее молодой человек спросил: "Где список?". Стоявший в начале очереди активист, отвечавший за список, радостно залопотал: "Здесь, здесь, здесь..." (при этом, стоявшая рядом со мной пожилая дама вдруг запричитала: "Не давайте, не давайте, не давайте!..."). Молодой человек взял список, поднял свои руки вверх, чтобы всем была видна врученная ему бумага, и не торопясь тщательно разорвал ее на мелкие кусочки.
          - Список не действителен, - брезгливо сказал он.
          После этого произошло то, что не могло не произойти (и чего, я в этом уверен, добивался молодой человек) - люди, стоявшие в самом хвосте очереди и не имевшие никаких шансов попасть в этот день в консульство, вдруг такой шанс получили и ринулись вперед. В результате у входа в визовой отдел образовалась безобразная визгливая бурлящая толпа. Молодой человек стал в дверях, и с отвращением отталкивая от себя напиравших граждан (ох уж эти некультурные русские!), стал просматривать их бумаги. Внутрь он пропускал только тех, дата отъезда которых вписывалась в обозначенные им десять дней. Точнее "попадание" должно было быть в интервал длиною в три дня: позже десяти дней - еще рано ("приходите позже"), а раньше семи дней - уже поздно ("можете вообще не приходить"). Ну и разумеется, никакие упрашивания, объяснения о приезде из другого города, женские слезы и мужской мат, не производили ровно никакого воздействия.
          Мне удалось пробиться в визовой отдел только со второго раза - в первый раз моя дата отъезда "не вписывалась" (кстати, в мой второй приезд визовой отдел снова открылся только в 15.30, и весь ритуал с демонстративным разрыванием списка и созданием толпы опять повторился). Я сдал свои документы и получил наклейку на паспорт с указанием придти ровно через неделю к 15.00. Через неделю (визовой отдел открылся почти вовремя - в 15.15, а граждане список не отдали и втихаря сумели кое-как создать приличную очередь) нас, ожидавших визы, завели в зал и предложили ждать - "вас вызовут". Через полтора часа ожидания начали вызывать, но это оказались как раз неудачники - те, кто попал в категорию "ваше заявление рассматривается". Тут опять начались стенания про улетающий завтра-послезавтра самолет, про то, что ведь завтра визовой отдел не работает, которые, естественно не возымели никакого действия. Через два с половиной часа ожидания, когда для приема граждан отдел уже был давно закрыт (а отойти нельзя ни на минуту - когда вызовут, никто не знает), стали выдавать паспорта с визами. Не знаю почему, но в тот раз я визу получил, хотя по моим подсчетам "повисли" в состоянии "ваше заявление рассматривается" примерно треть ожидавших.
          Последний раз я получал визу осенью 1995 года. Время работы консульства, анкеты и сроки оформления виз снова радикально изменились. Теперь граждан принимали почти ежедневно по утрам в течение трех-четырех часов, и краткосрочные визы оформляли за сутки. Правила "проникновения" в консульство тоже изменились. Теперь граждане должны были терпеливо стоять в определенном месте на тротуаре возле высокой решетчатой ограды. В никогда заранее неизвестное время к ограде подходил служащий визового отдела, сквозь прутья решетки ему просовывали документы, и если к документам не было претензий, на паспорт соискателю наклеивалась специальная бирка с предложением придти подавать документы на визу через неделю. Граждане с бирками образовывали живую очередь, потолкавшись в которой два-три часа, они сдавали документы и действительно на следующий день (а иногда и в тот же день) большинство из них получали свои визы. Хотя случались и "издержки". Я был свидетелем, как у одной женщины не хватило рублей заплатить за визу (а платить нужно только рублями), и она сказала, что выскочит на три минуты на улицу разменять имеющиеся у нее доллары. Чиновник, который держал в руках ее паспорт с готовой визой, отреагировал очень своеобразно. Он сказал: "Как? - вы пришли во французское консульство за визой и не приготовили деньги?!". Далее легким движение руки он аннулировал ее визу, отдал ей паспорт и сказал, что она может не торопиться.
          К сожалению у тех, кому требовалась долгосрочная виза (больше трех месяцев) - а я был в их числе - путь во Францию был более тернист.Если верить объявлениям на ограде консульства, для них были отведены специальные часы приема (это было неправдой) и специальные окошечки для подачи документов (это была правда), но к сожалению не было предусмотрено, как такие соискатели могут проникнуть в консульство. От отдельного прохода для "краткосрочников" их гнал французский охранник, потому что у них не было соответствующей бирки на паспорте (а давали ее только "краткосрочникам"), а от служебного прохода их гнал другой французский охранник, потому, что этот проход - только для работников консульства. В действительности, нужно было терпеливо ждать именно у служебного входа. При этом, видя у своих ворот унылую толпу непослушных граждан, французский охранник периодически выходил из себя, выскакивал за ворота и, размашисто жестикулируя, по-русски орал: "Пошель вон! Пошель! Туда! Туда!" и показывал на отдельный проход для "краткосрочников", откуда граждан только что уже прогнали. Однако потом наступал момент (время которого предугадать никогда нельзя), когда внутри служебного прохода появлялся некий месье, который тихим переходящим на шепот голосом произносил: "Кто тут на долгосрочные визы?". И вот тогда, невзирая на "пошель вон" нужно было бросаться внутрь...
          Все, хватит! Не знаю как вас, а меня уже тошнит от всего этого. Я только позволю себе, в завершение этой главы, привести некоторые бездоказательные обобщающие комментарии.
          Во-первых, справедливости ради нужно отметить, что консульские службы всех стран - это не сахар. В Российском консульстве в Париже посетителей тоже кофием не угощают. Но вне всякого сомнения французский визовой отдел в Москве из них самый омерзительный.
          Во-вторых, я глубоко убежден, что обижаться на консульских работников за все их маленькие и большие гнусности, которые они вытворяют с просителями виз, не следует - они просто добросовестно выполняют свои прямые служебные обязанности. Работа у них такая. Разумеется, практически любой человек, какой бы хороший он ни был, оказавшись в ситуации, когда "вас много, а я одна", и когда ему дается власть "пустить или не пустить", рано или поздно превращается в ВАХТЕРА. Однако, я ни за что не поверю, что описанные выше "страсти по визам" (причем описание это даже по моему личному опыту далеко не полное) - есть чистая импровизация консульских работников. Конечно, некоторый элемент импровизации присутствует, но в целом - это безусловно государственная политика. Импровизировать подобным образом могли бы себе позволить итальянцы или русские, но только не французы. Я имею нескромность утверждать, что я немного знаю Францию. Я не имею понятия, как такая политика излагается на официальном языке и в конкретных инструкциях, но на языке житейском ее сформулировать чрезвычайно просто: чтобы жизнь медом не казалась. Многие считают, что все это чиновничье хамство (не только в консульстве, но и во всех службах, имеющих дело с иностранцами в самой Франции) - совершенно иррационально. Ничего подобного - идея крайне проста: пройдя через все это, следующий раз человек десять раз подумает стоит ли ему еще ехать во Францию или нет. Уверяю вас - работает очень эффективно. Меня, по крайней мере, они уже убедили. Если только случиться чудо и у меня появятся средства к существованию здесь, в России, - ноги моей во французском консульстве больше не будет.
          И последнее. Французское консульство в Москве - это не вся Франция. Уверяю вас, во Франции живут нормальные симпатичные отзывчивые люди. У них, конечно, есть свои маленькие слабости (у кого их нет?), но если вы не станете иронизировать по поводу Наполеона или великого французского языка - все будет очень здорово.

Николь

          Николь Рибэ - единственная известная мне гражданка Французской Республики, которая не только умеет, но и любит говорить по-английски.
          Кроме того, она оказалась единственной из всех моих французских знакомых, кто открыто и недвусмысленно высказывал свои антикоммунистические взгляды, а это, особенно в "революционные" шестидесятые годы, могло стоить карьеры в "либеральной" академической французской среде, где все сплошь были либо членами компартии, либо "сочувствующими". Я не знаю по каким причинам, но карьеры (в обычном понимании этого слова) она действительно не сделала, и вот уже много лет Николь работает секретаршей в лаборатории теоретической физики Эколь Нормаль Суперьер.
          Режим ее работы выглядит следующим образом: в лабораторию она приходит около одиннадцати утра, а уходит около десяти вечера, когда лаборатория уже давным давно пустует. В этот промежуток времени она находится в одном из трех состояний: либо она разговаривает по телефону (иногда сразу по двум), ищет какие-то бумаги и быстро-быстро что-то записывает; либо она быстро-быстро что-то набирает на компьютере (часто разговаривая при этом по телефону); либо она бегом несется с одного места на другое. Впрочем, в середине дня есть пятнадцать минут, когда Николь съедает свой обеденный бутерброд.
          Я никогда не видел, чтобы Николь просто сидела или просто шла - если она сидит, то обязательно что-то пишет, или кому-то что-то объясняет, а если ей нужно переместиться с места на место, то она бежит.
          Довольно часто она приходит на работу и в субботу, а иногда и в воскресенье. Без Николь жизнь в лаборатории теоретической физики Эколь Нормаль умерла бы за два-три дня. Николь ведает всей лабораторной бюрократией, тесно связанной с бюрократией вышестоящей CNRS и всей Французской Республики. В частности, Николь занимается устройством всех проблем, связанных с гостями лаборатории, такими, например, как я. Русские визитеры назвали ее Николь Нормаль Суперьер.
          Николь безотказно берется за решение любых самых неожиданных проблем. В каждый мой приезд она помогает искать мне квартиру. Это занятие вызывает у нее не меньшее отвращение чем у меня, но она осознает мою полную беспомощность, и поэтому смотрит газетные объявления, расспрашивает знакомых, звонит, упрашивает квартирных хозяев. Когда однажды, за не имением ничего лучшего, мне пришлось снять квартиру, в которой были отключены электричество, отопление, газ и горячая вода, Николь потратила уйму времени, упрашивая соответствующие службы "оживить" квартиру не за неделю, как было бы положено по законам местной бюрократии, а хотя бы дней за пять. А чтобы пережить пять холодных темных вечеров, с помощью Николь я запасся свечами, фонариком и примусом. Право же - это было так романтично...
          Один мой знакомый должен был прилететь во Францию со своей сильно беременной женой. По их расчетам она должна была родить буквально через несколько дней после прилета, и мой знакомый попросил меня узнать, как это у них делается, если у человека нет медицинской страховки. Естественно, я пошел спрашивать Николь. Как это, - говорю, - у вас делается, если женщине, не имеющей страховки, вдруг понадобится родить - ее примут в госпиталь? Николь стала в тупик. Она сказала, что у них во Франции вдруг никто никогда не рожает, и даже если у женщины нет страховки (что впрочем тоже невозможно себе представить), ей заблаговременно готовится место в госпитале. Я объяснил ситуацию, и Николь стала звонить во всевозможные медицинские инстанции. В результате, она узнала то, о чем без русских визитеров оставалась бы в полном неведении: родить во Франции оказывается стоит приблизительно 14000 франков.
          Не знаю хорошо это или плохо, но с моей помощью Николь действительно узнала много нового, хотя и не всегда особенно интересного. После истории с не выданной мне визой Николь обнаружила, что у них во Франции существует целое министерство по визам для восточноевропейских стран. После истории с моим "медицинским обследованием" Николь узнала, что если у какого-то бюрократа заклинивает в голове, то от этого даже рентгеновский аппарат может сломаться. А затем произошла еще одна мистическая история теперь уже с факсовым аппаратом, который стоял прямо в секретарской.
          Одному моему московскому знакомому для получения французской визы потребовалось формальное приглашение. Будучи (в глубине души) человеком законопослушным, я выяснил у директора лаборатории, что согласно моему статусу, я имею полное право послать такое приглашение от своего имени на бланке нашей лаборатории. Там была какая-то безумная срочность с получением визы, так что никакая даже самая быстрая почта уже не успевала. Поэтому я стал отправлять его факсом. Это было несколько лет назад, когда связь Москвы с внешним миром была сами помните какая. Ну не проходил этот факс, хоть ты тресни! Я насиловал факсовый аппарат около часа, а потом оставил в аппарате свою бумагу, и договорился с Николь, что каждый заходящий в секретарскую будет нажимать соответствующие кнопки - вдруг у кого-нибудь таки получится.
          Не получилось. Ну что ж, бывает - не судьба значит.
          Прошли выходные, а в понедельник утром я получил сообщение от своего московского знакомого, в котором он благодарил за факс и сообщал, что уже подал на французскую визу. Между тем, мое приглашение как лежало на факсовом аппарате с пятницы, так и продолжало лежать. Никому из сотрудников лаборатории его отправить не удалось.
          Оказалось, что этот в общем-то невинный парадокс выявил кардинальное отличие психологического устройства меня, русского, и Николь, француженки. Я просто перешел в расслабленное философическое состояние: "Ну мало ли неразгаданных тайн осталось в этом мире", а материалистка Николь твердо заявила: "Так не бывает!". Чтобы доказать свою правоту, она решила допросить с пристрастием сам факсовый аппарат - нажала на нем несколько кнопок, и аппарат послушно выплюнул бумагу-отчет обо всех факсах, что были отправлены им за последние несколько дней. Согласно отчету, ни один факс в Москву из данного аппарата не уходил. Николь разнервничалась, побежала в соседнюю лабораторию, однако тамошний факсовый аппарат тоже поклялся, что никакие факсы в Москву через него не проходили.
          Николь перешла в состояние прострации - она по-прежнему была твердо убеждена, что так не бывает. Я пытался ее успокоить. Согласитесь, говорил я, - ведь даже твердые материалисты не могут не признать, что случаются моменты, например, посреди ночи, когда приходит осознание, что все не так просто, что существует "Нечто" вне нашего обычного восприятия, которое мы постичь просто не в состоянии. И это "Нечто" (называйте его как угодно) иногда, в действительности не так уж редко, проявляет себя в нашей повседневной жизни самым парадоксальным образом. Откуда нам знать, может для Творца в высшей степени важно, чтобы тот мой знакомый именно сейчас побывал в Париже.
          - Я с этим в общем-то согласна, - сказала Николь, - но тем не менее, я твердо убеждена, что если через эту железяку (она показала на факсовый аппарат) бумага не прошла, никакой факс никуда уйти не может!
          Николь сказала, что ее убедит только оригинал того факса, который якобы ушел в Москву. Через месяц мой знакомый приехал в Париж, и я предъявил Николь факс, на котором в качестве отправителя московский аппарат пропечатал номер факса нашей лаборатории.
          - Так не бывает! - тем не менее сказала Николь, однако теперь уже не столь уверенно.
          И вот тогда у Николь впервые возникло одно смутное подозрение. Так вы говорите, - начала перечислять она, - что когда вам удалось пробраться в Тибет, там в октябре начался невиданный снежный шторм? А когда вы прилетели в Нью-Йорк, крысы в метро перегрызли кабель и часть Манхеттена осталась без электричества? А когда вы ехали через пустыню Невада, началась буря с грозой, и на макушке горного перевала у вашего автобуса отказали тормоза? А август 1991-го года вы провели в России?...
          С тех пор Николь скрупулезно фиксирует всяческие, якобы связанные со мной, безобразия. По приезде в Париж поздней осенью 1995 года я вынужден был ей сознаться, что когда в июле месяце я приехал на конференцию по статистической физике Statphys-19 в южный китайский город Сиамынь, там случился тайфун, и весь город остался без электричества на два дня, что чуть не сорвало проведение конференции. Мы с ней посмеялись по этому поводу, и Николь добавила, что здесь я могу расслабиться - ни тайфуна, ни пурги в Париже не будет.
          А через неделю во Франции началась всеобщая забастовка транспортников, которая парализовала жизнь во всей стране на три недели. Затем, незадолго до возвращения в Россию, в середине марта 1996 года я на неделю съездил в Италию. Ну как? - спросила Николь, когда я вернулся в Париж. Все нормально, - сказал я, - когда я ехал на машине из Флоренции в Триест весь север Италии накрыла пурга, на несколько часов остановившая все автомобильное движение, а когда я уезжал из Триеста, там забастовали железнодорожники, и мне пришлось выбираться оттуда на попутном грузовике.
          - И вы собираетесь возвращаться в Россию накануне президентских выборов? - спросила Николь.
          Я пообещал ей по приезде в Москву устроиться в предвыборный штаб Зюганова.

Доктор мадам Детинги

          С нашим маленьким Андрюшей случилась беда. Возле яичек у него появилась опухоль, которая быстро росла и за неделю стала величиной с куриное яйцо. Дело было в России летом 91-го года. Врачи изучали опухоль на каком-то хитроумном аппарате и вывели пугающий диагноз: киста на семенном канале. Было сказано, что требуется довольно сложная хирургическая операция, причем гарантировать, что все обойдется для ребенка без последствий, врачи не могли. Однако, не успели мы собраться с духом решиться на операцию, как опухоль неожиданно в течение недели рассосалась. Потом мы уехали в Париж и там спустя несколько месяцев опухоль появилась снова.
          Я побежал к Николь. Она оставила все свои дела, стала расспрашивать знакомых, листать толстые телефонные книги и куда-то звонить. Спустя пару часов Николь устроила мне рандеву в детском госпитале Сент Пол (Святой Павел) с доктором Детинги. Все французы, с кем я говорил, в один голос утверждали, что Сент Пол - это лучший детский госпиталь во Франции.
          Мы с женой с помощью словарей составили "историю болезни" на французском языке, не забыв, в том числе, упомянуть и о выводах российских врачей, и в назначенное время прибыли в знаменитый госпиталь. Первое мое впечатление об этом учреждении было, мягко говоря, странным. В фойе, где люди ждали своей очереди, гуляли сквозняки (а была зима), ни о какой раздевалке для посетителей даже и речи не было, здесь же среди публики стояла стремянка, и какой-то рабочий красил стену. Чисто внешне наша поселковая больница в Черноголовке производит более респектабельное впечатление.
          Доктором Детинги оказалась милая хрупкая женщина лет тридцати. Она терпеливо выслушала мое исполнение "истории болезни" на французском языке, а потом, даже не посмотрев ребенка сказала: "Да, я все поняла. Это называется ..." - и далее шел какой-то длинный невоспроизводимый французский термин. Я сказал:
          - А... А... А может вы посмотрите ребенка?...
          - Да, конечно, - сказала мадам Детинги, - можно и посмотреть.
          - Ну вот, - сказала мне она, прощупав Андрюшину опухоль, - я же вам говорила - это называется [невоспроизводимый термин].
          Я сказал:
          - А... А... А...
          Тогда мадам Детинги стала мне терпеливо объяснять. Понимаете, - говорила она, - у новорожденных мальчиков там внизу живота есть специальный канальчик, по которому течет жидкость. Сразу после рождения этот канальчик должен закрыться, но иногда случается, что по каким-то причинам он не закрылся, и тогда время от времени там может образовываться шарик с жидкостью. Он может появляться и исчезать, но ничего опасного в этом нет. Но чтобы канальчик закрыть, нужно сделать простую операцию - это совсем не страшно - я сама делаю по четыре-пять таких операций в неделю.
          Я сказал:
          - А... А... А как же... у нас в России смотрели на сложной аппаратуре...
          - На аппаратуре... - озадаченно сказала мадам Детинги. - Можно и на аппаратуре... Где у нас этот... аппарат? - обратилась она к своей ассистентке.
          Ассистентка порылась в ящиках стола, потом куда-то вышла и вернулась с... карманным фонариком.
          - Вот видите, - объясняла мне мадам Детинги, оттягивая кожу и подсвечивая снизу фонариком, - видите - это шарик, а в нем жидкость...
          Я сказал:
          - А... А... Как же... киста на семенном канале...
          Мадам Детинги несколько смутилась, и явно не желая ронять авторитет своих российских коллег, сказала так:
          - Может быть те специалисты, которым вы показывали ребенка, не имеют достаточно опыта работы именно с маленькими детьми... Тут есть своя специфика...
          В общем, в результате была назначена операция, и дело стало только за медицинской страховкой, которой тогда еще у нас не было. Дата операции все переносилась и переносилась, а страховка все не появлялась и не появлялась. Причем никто ни в какой инстанции (куда только Николь не звонила!) не был в состоянии сообщить, появится страховка через неделю, через месяц, или через полгода. Время моего пребывания в Париже подходило к концу, и я заявил, что готов сам заплатить за операцию.
          В финансовом отделе госпиталя мне сказали (мадам Детинги в этих переговорах, естественно, не участвовала), что операция, включая два дня пребывания в госпитале будет стоить приблизительно 15000 франков (это около трех тысяч долларов), но... все не так просто. Дело в том, что брать деньги авансом им запрещает закон, и поэтому делать операцию, не имея надежной гарантии моей платежеспособности, они не могут. Понимаете, - объясняли мне, уже было столько случаев...
          Из Эколь Нормаль я привез написанное Николь внушительное письмо с подписью директора и большой круглой печатью, заверявшее, что профессор Дос есть лицо в высшей степени солидное, и платежеспособность его не вызывает никаких сомнений. В результате была установлена окончательная дата операции, и... в этот момент, наконец, появилась медицинская страховка.
          Палата на шесть человек, куда поместили Андрюшу с мамой, по уютности как-то особенно сильно не отличалась от описанного выше фойе. И тем не менее... Что-то там в госпитале было такое, от чего я доверил им своего мальчика со спокойной душой. Не знаю почему, но мне показалось, что люди в этом госпитале очень хорошо знают свое дело. А еще они все там очень любят своих маленьких пациентов. Всех - черных, белых, желтых, розовых в крапинку...
          Операция прошла нормально, и через полгода шрам на Андрюшином животике уже невозможно было найти. Между прочим, в результате за все с нас взяли символическую сумму в сто франков - что-то вроде комиссионного сбора. Дело в том, что медицинские услуги детям (если по врачебному диагнозу они считаются необходимыми) во Франции покрываются страховкой полностью.
          С мадам Детинги мы, наверное, больше уже никогда не встретимся, но помнить я ее буду всегда. Дай ей Бог всего...До сих пор, от мысли, что кто-то мог взяться оперировать моему мальчику "кисту на семенном канале" меня бросает в дрожь.
          И все-таки, долгое время меня не покидало недоумение: как же так - лучший детский госпиталь во Франции, и все как-то так несолидно... Где же эта идеальная блестящая чистота, где отдельные комфортабельные палаты с цветными телевизорами, фантастическое оборудование? - я видел столько подобных картинок в телевизоре... Французы, с которыми я разговаривал, предложили мне следующее парадоксальное объяснение.
          Мне сказали, что если я хочу отдельную палату с цветным телевизором, то нет никаких проблем - для этого существует масса дорогих частных клиник. Но если я хочу действительно высокопрофессиональное лечение для своего ребенка, то нужно обращаться именно в госпиталь Сент Пол. Это государственное учреждение со всеми вытекающими отсюда последствиями: недостаточное финансирование, не самое современное оборудование, не самые высокие зарплаты у персонала... Поэтому здесь выживают только настоящие энтузиасты своего дела! Директор моей лаборатории (тот самый, что подписывал мне гарантийное письмо) рассказал, что когда несколько лет назад после тяжелых преждевременных родов его жены в дорогой частной клинике тамошние специалисты официально признали свое бессилие что-либо сделать, ребенка спасли именно в госпитале Сент Пол.
          В общем там у них во Франции с медициной устроено тоже не так просто... Я уж не говорю об обычных бытовых эпизодах. Районный детский врач, к которому мы привели Андрюшу с жалобой на трехдневный понос, долго смотрел ему в... уши, потом выписал рецепт и сказал, что нет ничего страшного. В ответ на мое недоуменное мычание, он недовольно переспросил: "У вашего ребенка понос? - я вам отвечаю, что нет ничего страшного. Принимайте лекарство, и в течение дня все пройдет". Действительно прошло - не берусь судить, от того ли, что ему посмотрели в уши, или само по себе...
          А когда в одной аптеке я пожаловался на больное горло и легкий насморк, мне дали... свечи. Видя мой оторопевший вид, мадам за прилавком добродушно проворчала: "Ох уж эти иностранцы! - вечно у них все делается не через то место...".

Изобретатели

          Бытует мнение, будто с развитием технологий, внедрение всевозможных механизмов и автоматов приводит к сокращению рабочих мест, и тем самым, может увеличивать социальную напряженность. Опыт Франции наглядно демонстрирует, что это далеко не всегда так.
          Вот уже много лет парижане и гости французской столицы страдают от одной весьма неприятной проблемы. Дело в том, что в Париже есть не только Эйфелева башня и собор Нотр Дам - в Париже, кроме всего прочего живет очень много собак. Нет, не бродячих - домашних, хорошо ухоженных и горячо любимых. Собак здесь очень уважают - у каждой есть свой паспорт с фотографией и печатью, и гулять им позволяется везде. Проблема в том, что во Франции принято уважать не только права человека, но права собаки: каждая собака имеет право покакать, где ей вздумается. Я нисколько не преувеличиваю - это действительно проблема: на парижских тротуарах лежит полно собачьего дерьма. Если вам кто-то скажет, что культурные парижане ходят с пакетиками и совочками - не верьте - это все легенды про какие-нибудь скандинавские страны.
          В бытность свою мэром Парижа (нынешний Президент) Жак Ширак взялся решить проблему собачьего дерьма, не нарушая собачьих прав и не покушаясь на леность жителей города. По его инициативе были разработаны и внедрены в городскую жизнь сотни небольших юрких мотоциклов-"пылесосов" (точнее будет сказать "дерьмососов"). Всякий, кто бывал в Париже в последние годы должен был их видеть: ярко зеленого цвета мотоциклы с большим контейнером вместо багажника, из которого выходит толстый шланг. Мотоциклисты, одетые в униформу такого же "экологического" цвета ездят по парижским тротуарам и, держа одной рукой шланг, всасывают собачье дерьмо. Это их единственное дело - прочий мусор убирают обычные мусорщики. Могу засвидетельствовать: "минные поля" на парижских тротуарах за последние годы заметно поредели. Например, в мой последний приезд в Париж я за четыре месяца умудрился вообще ни разу не вступить. Те, кому приходилось долго жить в Париже, в это просто отказываются поверить, но я клянусь - ни разу!
          Я рассказываю все это вот к чему. Достаточно хоть немного понаблюдать за работой зеленых мотоциклистов, увидеть как долго они елозят неуклюжим шлангом - чтобы оно все засосалось, с каким трудом им порой приходится протискиваться среди прохожих и припаркованных автомобилей, чтобы понять, что по-старинке - веничком и совочком - было бы намного быстрее и эффективней. Но по-старинке, что бы это было - совершенно неквалифицированный труд и унизительная профессия сборщика собачьего дерьма. А так, человек прежде всего - мотоциклист, можно даже сказать "оператор" сложного механизма и вообще - работник экологической службы, а кроме того, довольно много людей заняты производством таких мотоциклов, их ремонтом и обслуживанием. И все довольны. Правда, позволить себе такое может только очень богатая страна.
          Зеленые мотоциклы уже давно стали привычной частью городского пейзажа. Парижане дали им ласковое прозвище "Шираке" (изюминка здесь состоит в том, что всемирно известный джип "Чироки" по-французски произносится как "Широке"). К сожалению, ныне Жак Ширак занялся более масштабными делами, такими, например, как ядерные взрывы на Тихом океане. Может быть, конечно, я не умею мыслить глобальными категориями, но мне кажется, если бы он ограничился уборкой собачьего дерьма, всем было бы намного лучше.
          Вот другой пример. Мы, отсталые, даже на пороге двадцать первого века продолжаем считать, что прошлогодние листья на газонах лучше всего убирать граблями. А вот во Франции есть энтузиасты, которые так не считают. Представьте себе: по зеленой лужайке ходит человек (в той же самой зеленой униформе), за плечами у него большой ранец, а из ранца выходит толстая труба, которую человек держит в руках. В ранце находится бензиновый моторчик, тарахтящий как бензопила, и поэтому на голове у человека имеются большие красивые звуконепроницаемые наушники - как у тех военных, которые отправляют и принимают истребители на авианосцах. Но если вы подумали, что это опять что-то вроде "пылесоса", то вы ошиблись - листьев на газонах все-таки довольно много, и для их уборки потребовался бы слишком большой контейнер, который человеку на своих плечах не унести (а ставить его на мотоцикл тоже нельзя - мотоцикл будет портить лужайку). В том-то и изюминка изобретения, что из шланга дует воздух. Человек ходит по лужайке и сдувает (точнее, пытается сдувать) листья в одну кучу. Пока я не увидел подобную работу своими глазами, мне как-то не приходило в голову, насколько трудно это сделать: оказывается, когда на листья дуть направленной струей воздуха, они все равно норовят разлетаться в разные стороны. Один такой "оператор" старательно трудился на небольшой лужайке под моими окнами полдня. Я, конечно, не профессионал по части грабель, но думаю, что за час (с четырьмя перекурами) я бы такую лужайку убрал. Но с граблями - это что такое? - это банальный дворник. А так - оператор по уборке территории. И опять же - такие компактные насосы нужно производить, обслуживать, совершенствовать... Нет, в этом определенно что-то есть. Мне импонирует общество, которое позволяет своим сумасшедшим гражданам немного повыпендриваться. Без этого мы бы до сих пор на деревьях сидели.
          Взять, к примеру, знаменитую Эйфелеву башню. Построенная в начале века - это был чистой воды выпендреж (позволю себе напомнить, что в начале века даже самые светлые умы о телевидении еще не догадывались). Осознание художественной ценности этого сооружения пришло только когда к нему основательно привыкли, а в свое время сколько было споров, сколько было требований снести эту уродливую железяку!. И тем не менее, сейчас уже никто не станет спорить, что без Эйфелевой башни Париж - не Париж. Если не приближаться к ней ближе чем на километр (иначе в самом деле станет видно, что это ржавая железяка), действительно очень здорово - парит над городом в голубой дымке...
          Или более современный пример - построенный в самом центре Парижа, знаменитый центр современного искусства имени Жоржа Помпиду. Снаружи это странное сооружение напоминает что-то среднее между заводским цехом по производству труб большого диаметра и гигантским самогонным аппаратом. Требования защитников исторического облика Парижа снести эту уродину утихли только совсем недавно. Правда успокоение пришло не из-за признания художественной ценности, а потому что эксперты пришли к заключению, что лет через пятьдесят эта конструкция все равно насквозь проржавеет и рухнет, а раз так, то черт с ним - пускай стоит пока. Мне самому это здание не нравится, и выставленный там внутри "Черный квадрат" Малевича тоже не будит во мне высоких эстетических чувств, и тем не менее...
          А чего стоит построенный на западной окраине парижский район "Дефанс"! Задумывался он в свое время как "город будущего", а получилось сборище стеклянно-бетонных небоскребов. Этакий слегка облагороженный французским шармом маленький Манхеттен. Наверное так в конечном счете и создается то, что скрывается за мистическим понятием Город. Видимо иначе нельзя - ведь если просто по плану поставить на пустом месте дома, Город никогда не получится.

Столица Мира

          Те, кто приезжают в Париж на экскурсию на две недели, видят Нотр Дам, Эйфелеву башню, Лувр. Они отдыхают душой на Монмартрском холме под сводами Сакре Кер. С глупыми счастливыми улыбками они бродят по уютным улочкам Латинского квартала, радуются сияющим витринам на рю Риволи и млеют от приветливости продавцов в дорогих магазинах. А потом, размякшие от счастья, они сидят на переносных стульчиках в Люксембургском саду и на всю жизнь впитывают солнечные брызги фонтана...Это - их Париж.
          Те же, кто приезжают сюда жить и работать на несколько месяцев, начинают замечать кое-что еще. Они встречаются с откровенным хамством в полицейских префектурах. Однажды вступив в собачье дерьмо, они начинают замечать, что улицы не такие уж и чистые, а парижское метро во многих местах насквозь пропахло мочей - потому что там обитают сотни бездомных-клошар. Они вдруг начинают обращать внимание, что во время каждой их поездки на электричке или метро в вагон заходят нищие и клянчат денег. Они с удивлением узнают, что средняя по Франции заработная плата - восемь тысяч франков, а что такое жить на эту сумму в Париже они быстро почувствуют, присмотревшись к ценникам в сияющих витринах, а потом помотавшись по дешевым рынкам и походив по барахолке на Монтрое. Они обнаруживают, что прохожие на улицах и продавцы в дешевых магазинах далеко не такие уж приветливые, а к тем, кто коверкает великий французский язык, иногда и просто враждебны. Они с отвращением узнают, что соседи по дому могут втихаря написать коллективную жалобу хозяину квартиры за то, что вы перепутали в какой контейнер нужно выбрасывать какой мусор. И постепенно они начинают понимать, что кроме чисто формальных отношений с коллегами по работе никогда ничего не будет, что они всегда здесь будут чужими, и самое лучшее, что они могут сделать для этого города - это уехать домой и оставить его в покое. Да-да - это тоже Париж.
          И лишь спустя долгое время, переварив и эту правду, вы почувствуете, что тем не менее, где-то там за завесой суеты, сквозь голубую ностальгическую дымку все равно проступает мягкий светлый профиль Сакре Кер. И ранним утром вы сбавите шаг, чтобы подольше подышать уютом старинной рю Муфтар. И знакомый бармен привычно спросит вас "как всегда?". И отражаясь сотнями огней, будет шуметь вечерняя набережная Сены. И опять, в который раз, в утренней тишине послышится знакомая мелодия старой шарманки... И вам станет хорошо и спокойно, от того, что с вами или без вас, этот город все равно будет жить своей собственной, одному ему ведомой жизнью.
          Потому что это - столица мира Париж.

Другие тексты Виктора Доса

http://grustno.hobby.ru/
 

Хостинг проекта осуществляет компания "Зенон Н.С.П.". Спасибо!